Книга Свидетель с копытами, страница 45 – Далия Трускиновская

– Чего изволите, матушка-княгинюшка?

– Спосылай Ваську за мистером Макферсоном, пусть собирается на прогулку.

– Тотчас, княгиня-матушка, тотчас!

– Дашка! Одевай барышню в мужское!

Нельзя сказать, что Лизаньке так уж хотелось с утра пораньше садиться в седло. Но другого способа укротить княгиню она не видела – да его и не было. Лучше скрыться в лесу, чтобы сударыня бабуленька не устроила допрос: отчего внучка, зная о гостях во флигеле, все это время молчала.

Англичанин был найден на конюшне. Захворала одна из молодых кобыл, и возник вопрос лингвистического свойства. Старый опытный конюх Спиридон никак не мог объяснить Макферсону, что неопытная лошадь, еще не умеющая различать травы, очевидно, где-то нашла кустики болотного хвоща. Левада, назначенная для пастьбы, спускалась в ложбинку, вот там-то на сырой земле, и могла произрасти эта конская отрава.

Признаки были неоспоримые: расширенные зрачки, непонятная злоба, а с утра, когда кони в Леваде пошли к кормушкам под навесом, увидев, что конюшата сыплют туда овес, явилась и шаткая походка.

Оставалось только добиться, чтобы англичанин понял слово «хвощ». Казачок Васька, помогавший в таких случаях, уже был призван и стоял в растерянности.

Видя, что Макферсону не до нее, Лизанька позвала в спутники конюшонка Акимку. Он быстро оседлал Амура и Рыжего.

– А показать вам, барышня, где нашли ту карюю кобылу? – спросил он. – Мы бы туда пошли шагом, потом рысью, а там поблизости есть просека, по ней можно галопом.

– Показывай, – велела Лизанька. Ей было все равно, куда ехать, лишь бы подальше от бабушки с ее въедливыми расспросами. К тому же Акимка – не Макферсон, не видит ошибок, а если и видит – молчит, и езда на лошади, когда не приходится постоянно думать о спине, коленях и оттянутых на себя носках сапог, может даже доставить удовольствие.

И еще – цветы! Акимка знает их поименно, попросишь – спрыгнет с коня, сорвет и подаст веточку желтого душистого зверобоя и расскажет, что красивый цветок очень опасен для лошадей.

– Амурка умный, есть не станет, а однолетки – могут.

– Откуда же Амур знает, что зверобой нельзя есть?

– У старших лошадей научился. Они же друг на дружку поглядывают, что старшая лошадь щиплет, то и жеребята.

Акимка показал, где паслась каряя лошадь, потом они поехали дальше, через рощицу, и вскоре добрались до светлой и прямой, как стрела, просеки. Там можно было разогнать коней галопом, держась в седле так, как удобно, а не так, как желает видеть мистер Макферсон.

Они развлекались так около получаса, и Лизанька понимала, что, вернувшись домой, будет очень чувствовать свои бедрышки, но и домой не торопилась, и отказываться от развлечения не желала. Акимка уже забеспокоился – не ищут ли его на конюшне. У него было оправдание – барышня приказала сопровождать, но были и обязанности. Породистых лошадей следует чуть ли не каждый день чистить и купать, вода – далеко, и набегаешься с ведрами, пока обиходишь всю конюшню…

Неизвестно, как бы сложилась судьба Лизаньки, если бы Акимка прямо сказал: «Барышня, пора возвращаться!» Но он не решался. А сама Лизанька оттягивала миг встречи с бабушкой. И вот, когда они ноздря в ноздрю неслись по просеке, грянули выстрелы. Стреляли совсем близко, не только стреляли, но и кричали. Из густых кустов, проламывая их конской грудью, в сотне шагов от Лизаньки появился бородатый всадник. Он обернулся, выстрелил себе за спину и умчался.

Девушка до смерти перепугалась. Ей следовало бы развернуть коня и улепетывать из леса, где творятся такие страшные вещи. Но она с силой хлестнула Амура нарочно для того сломленным и очищенным от листьев толстым прутом. Конь понял приказание – и понес ее по просеке, и понес и, когда просека сошла на нет, сам выбрал для бега подходящую тропинку. Выстрелы и крики остались за спиной.

Акимка хотел преследовать барышню, но едва не столкнулся с другим всадником, страшным, как нечистая сила. Этот урод выстрелил в него из карабина и промахнулся, а перепуганный Акимка повернул коня и поскакал прочь, моля Бога, чтобы не схлопотать пулю промеж лопаток. Но урод явно берег выстрелы.

Вырвавшись на открытое место, Акимка осознал беду – он бросил барышню в лесу, где стреляют, и она в смертельной опасности. Что он мог предпринять, не имея даже такого оружия, как казачья нагайка?

Акимка, что хватило конской прыти, помчался к конюшне, поднял переполох, казачок Васька побежал докладывать княгине. Княгиня отворила чулан, где хранилось охотничье снаряжение старого князя, и послала всех парней из дворни на выручку внучке. Но когда они, ведомые Акимкой, прискакали к лесу, там уже было тихо.

Они битых два часа ездили по тропкам, звали барышню, охрипли – ответа не было. Понять, куда она подевалась, никто не мог. И не она одна – даже если бы девушку ранили, умный Амур принес бы ее к родной конюшне. Амура – и того не было…

А Лизанька скакала по тропе, пригибаясь, чтобы спастись от низко растущих веток, и вслух обещала Господу быть послушной, быть примерной, честно держать все посты, полностью вычитывать утреннее и вечернее правило – лишь бы уцелеть!

Наконец она осознала, что в лесу тихо. Амур, не подгоняемый прутом, перешел на шаг. Лизанька задумалась – в какой стороне могла бы быть усадьба? Понять это не удалось, она развернула Амура и поехала назад. Тогда обнаружилось неприятное: удирая от стрельбы, девушка не заметила, что две тропы сливаются в одну, а сейчас, возвращаясь, она увидела – тропа раздваивается. Перекрестясь, она выбрала правую тропку.

Некоторое время спустя Лизанька поняла, что тропка – неправильная. Та, по которой девушка скакала, спасаясь от побоища, была почти прямая, эта же – извилистая. Следовало поворачивать назад.

– Сударыня! – вдруг услышала она и резко повернулась.

Из-за кустов торчала мужская голова в треуголке. Лицо было совершенно незнакомое.

– Сударыня, не бойтесь, ради Бога, – мужчина поспешно снял шляпу. – Мы знаем, кто вы, вреда вам не причиним и со всем бережением доставим в ваше жилище. Не бойтесь, Христа ради!

Но Лизанька от страха онемела.

Она и так с трудом отвечала незнакомым людям, особенно мужчинам. Даже мистер Макферсон был для нее страшноватым собеседником. Единственный, к кому она даже сама обращалась с вопросами, был тот гость, тот молодой страдалец. И то – Лизанькой руководило христианское милосердие, а гость лежал неподвижно и даже в лицо ей не смотрел.

– Сударыня, сейчас мы вас выведем из леса, – продолжал мужчина. – Езжайте за мной. И, Христа ради, не пытайтесь убежать. А я вас пальцем не трону!

Он перекрестился.

Лизанька молчала. Она пыталась понять, что все это значит.

Сударыня бабуленька могла забеспокоиться, если бы в усадьбу примчался Акимка и рассказал о стрельбе в лесу. Но дворовых, которых она бы послала на выручку внучке, Лизанька уже знала в лицо. Этого мужчину она видела впервые в жизни.