Книга Множественные ушибы, страница 37 – Саймон Бекетт

— Ну вот, — кивнул Арно, — все получилось не так уж плохо.

Я обрезал ветви с дерева и принялся распиливать ствол на поленья, и вскоре просека стала напоминать склад пиломатериалов. Повсюду, словно конфетти, лежали белые опилки. Пока я сражался со стволом, Арно сносил в одно место отсеченные ветви и сортировал по размеру, чтобы все, кроме самых мелких, пустить на растопку.

Работа оказалась нелегкой. Я разделся до пояса, спустив с плеч комбинезон и завязав на бедрах рукава. Даже Арно расстегнул рубашку, выставив на свет безволосое тело, белое, как молоко, по сравнению с загорелым лицом и шеей. От него распространялся острый запах пота. Все общение между нами сводилось к жестам и знакам руками. Лес продолжал наполнять визг расчленявшей дерево пилы.

Наконец работа была закончена. Когда я выключил мотор, наступила тишина, и в этом безмолвии стал слышнее и громче каждый звук.

— Давай отдохнем, — предложил Арно.

Я плюхнулся на землю и привалился спиной к цоколю статуи. Мои руки были забрызганы маслом, к коже пристали опилки. Арно, морщась от боли, опустился на тот же пень, на котором сидел раньше.

— Что у вас со спиной? — спросил я.

— Упал с лестницы. — Он усмехнулся. — Как и ты.

«И поделом тебе», — подумал я, потянувшись за сигаретой. Арно принялся набивать трубку, уминая табак в чашку большим пальцем. А я искал зажигалку — комбинезон был вывернут до пояса, и в карманы попасть оказалось непросто.

— Дать огоньку? — спросил он и бросил коробку спичек.

Я, удивившись, поймал.

— Спасибо.

Я закурил, с удовольствием ощущая, как под действием никотина расслабляются мышцы. Арно негромко посасывал мундштук, и воздух с тихим свистом проходил сквозь чашку трубки. Робко подала голос первая птица. Лесная жизнь постепенно возвращалась к норме. Я с наслаждением затягивался сигаретой, не испытывая желания снова нарушать ее. Докурив, погасил окурок и откинул назад голову. Арно улыбнулся.

— Что вас рассмешило? — спросил я.

— Понравилось, какую ты выбрал опору.

Я обернулся и обнаружил, что прислонился к статуе Пана. И промежность языческого бога оказалась на уровне моей головы. Оперевшись на постамент, я принял прежнее положение.

— Если он не возражает, то я тем более.

Арно хмыкнул — я его, кажется, забавлял. Затем привычно выколотил трубку о подошву ботинка, растер пепел по земле, но трубку не убрал.

— Как ты думаешь, сколько они стоят?

Я решил, что он спрашивает о деревьях, но сообразил, что речь шла о статуях.

— Понятия не имею.

— Нет? Но ты же такой умный, знаешь все на свете.

— Мои знания не распространяются на краденую скульптуру.

Арно достал перочинный нож с коротким лезвием и стал выскребать чашку трубки.

— Кто тебе сказал, что они краденые?

— Если бы статуи были не крадеными, вы бы не прятали их в лесу. Почему же вы их не продаете?

— Не твоя забота. — Он снова погрузил нож в чашку трубки, но тут же, позабыв о своем занятии, вынул. — Все не так просто. Надо трижды подумать, прежде чем к кому-нибудь обратиться.

Судя по тому, как заросли статуи травой, он подумал не трижды, а много раз. Статуи стояли тут давно.

— Если вы не нашли покупателя, зачем вы их столько набрали?

— У меня был… деловой партнер, утверждавший, будто знаком с торговцем, который у нас все заберет.

Я затушил сигарету.

— И что же? Сорвалось?

Арно с горечью поджал губы.

— Он меня кинул. Обманул.

Почти такими же словами Греттен отозвалась об отце Мишеля. Я готов был поспорить, что партнер Арно и человек, чей грязный комбинезон был сейчас на мне, одно и то же лицо. Безымянный брат Жан-Клода здесь насолил, и не удивительно, что на ферме не желали упоминать о нем.

— Так почему бы вам от них не избавиться?

Арно фыркнул.

— Если сможешь поднять их, тебе и карты в руки.

— Вы же их каким-то образом привезли сюда?

— У нас был подъемник.

— То есть подъемник был у вашего партнера?

Арно сердито кивнул и занялся трубкой.

— Может, у тебя появятся какие-нибудь мысли? Или есть необходимые связи?

— Какие связи?

— С людьми, которые не станут интересоваться, откуда взялись статуи. Среди англичан много шалопаев, готовых заплатить за подобный товар. — Он поднял голову и внимательно посмотрел на меня. — Тебе тоже что-нибудь перепадет.

— Извините, таких не знаю.

— Надо было сразу понять, что толку от тебя не будет.

— Это ваш деловой партнер посоветовал вам делать собственное вино? — не удержался я.

Арно закрыл нож, убрал его в карман и неловко поднялся.

— Начинай перевозить дрова.

— А как? — Я посмотрел на гору поленьев. Рейс с одной пилой в тележке меня уже изрядно вымотал.

Арно мрачно ухмыльнулся.

— Ты же большой умник. Придумай что-нибудь.

Только к вечеру я закончил перевозить спиленное дерево. Делал ходку за ходкой, преодолевая боль, хромал по дорожке за тележкой. И не переставал твердить себе, что этот рейс — последний, а остальные дрова пусть возит Арно. Но не хотел, чтобы он получил удовольствие, высмеивая мою никчемность. Оставлять же спиленную серебристую березу валяться в лесу было бы непростительным расточительством, почти варварством. И я возил, пока не сложил все дрова под навесом за домом. Отставив тележку, вспомнил, что забыл в лесу трость. Меня это почти не встревожило — ведь обходился же я целый день без палки, а раны на ступне быстро заживали. Но стоило мне о них вспомнить, как они сразу заболели. И еще: я привык иметь под рукой на что опереться.

Стащив с себя комбинезон, я попытался вымыться под краном в амбаре. Вода бежала между камней, собиралась лужицами в углублениях на грубом цементе, просачивалась в щель. Отскабливая себя от грязи, я взял на заметку, что надо принести сюда раствор и замазать ее. От холодной воды захватывало дух, но даже с куском домашнего каустического мыла она не могла смыть с меня пленку масла и опилок. Я тер себя, пока кожа не стала шероховатой и морщинистой, и, разозлившись, отшвырнул мыло и закрыл кран. Натянул комбинезон и, взяв с чердака чистую одежду, подошел к дому и постучал в дверь. Открыла Матильда.

— Мне необходимо принять ванну, — устало произнес я.

И ждал, что она откажет. Так бы, наверное, и случилось, если бы поблизости находился Арно. Но Матильда не возражала — оценила мой грязный вид и отступила в сторону.

— Заходите.