Книга Траектория полета, страница 27 – Карен Уайт

Я пролистала остальные бумаги: документы, несколько отпечатанных писем на официального вида бланках. В конце лежала маленькая плотная картонка.

– А это его медицинская карточка.

Я пробежала запись глазами: рост метр девяносто три, цвет глаз светло-голубой. Да, все так и осталось, хотя дедушкины плечи согнулись под тяжестью лет. Волосы, согласно описанию, были каштановые, и это меня слегка удивило: я помню деда только седым.

Я передала карточку Мейси, и она осторожно ее взяла.

– Забываю иногда, что он ветеран. Так давно все это было… Как-то вылетает из памяти, что ему уже девяносто четыре. И что он не сможет быть с нами вечно.

Я хотела сказать: «Я тоже». Однако я потеряла это право. Оставила в прошлом, как и все остальное.

Сестра отдала мне карточку, и я вернула ее в папку.

Достав оставшиеся салфетки, я перебирала их по одной, вдруг между ними прячутся еще фотографии.

– Может, мы найдем свидетельство о рождении Берди и узнаем, сколько ей на самом деле лет?

Мейси хихикнула. В детстве мы все пытались отгадать реальный возраст матери, но на наши прямые вопросы получали только сердитый ответ: невежливо спрашивать леди о возрасте. Дедушка говорил, что родилась она во время войны. Это сужало вероятный период, однако не удовлетворяло нашего желания узнать точную дату. Тысячи подобных мелочей связывали нас с сестрой, эта связь походила на замок из песка – он лишь казался нерушимым, но каждая волна разрушала его, часть за частью.

Сестра поставила на пол треснутый кувшин, и я заметила россыпь веснушек на ее руке. Берди старалась укрывать нас от солнца, твердя, что оно плохо влияет на кожу и мы будем выглядеть как тетя Марлен. Я вовсе не думала, что это так уж плохо, но следовать правилам Берди всегда было проще, чем их нарушать.

– Не носишь летом одежду с рукавами? – спросила я полушутя.

Мейси усмехнулась краешком губ.

– Нет. Давно уже. Только шляпу надеваю. Думаю, мы обе должны быть благодарны Берди за то, что она спасла нашу кожу.

– Помнишь тот раз, когда я нарочно обгорела до волдырей, чтобы ее побесить?

Мейси рассмеялась.

– И чтобы увильнуть от конкурса красоты. А потом всю ночь плакала от боли.

Я улыбнулась, вспоминая тот день.

– А ты осталась в моей комнате и мазала мне спину лосьоном с алоэ, хотя Берди тебе запретила, сказав, что так мне и надо.

Наши глаза встретились, однако наши улыбки исчезли, как будто не выдержали бремени лет.

– Наверное, я должна была радоваться, что она не считала меня достаточно красивой для конкурсов красоты.

Мейси отвернулась, потом встала и выдвинула глубокий ящик в верхней части буфета.

Я вновь принялась разглядывать свою плетеную салфетку. Заговорив о Берди, я вспомнила, о чем хотела спросить.

– Бекки не говорила тебе, что разговаривает с Берди?

– Конечно, нет, – раздраженно ответила Мейси. – Берди за все эти годы не произнесла ни слова. Только поет или мурлычет свои дурацкие мелодии из мюзиклов. А что?

– В больнице Бекки упомянула, что Берди ей кое-что сказала.

Мейси обернулась и посмотрела на меня.

– И что она ей сказала?

Секунду я не решалась ответить, не зная, стоит ли ей говорить. Потом глубоко вдохнула.

– Что Берди хочет, чтобы я осталась. И что ей нужна моя помощь.

Мейси покачала головой.

– У Бекки богатое воображение. Вся в Берди. Она бы мне сказала, будь это правдой. Вероятно, она просто хотела уговорить тебя остаться.

Мейси отвела взгляд и принялась доставать чайные чашки.

Я выгребла оставшиеся предметы из буфета, нашла среди них еще одну фотографию, которую добавила в свою стопку, и четыре салатных блюда с разным рисунком. Любовь к гаражным распродажам я унаследовала от бабушки, и меня ничуть не удивило такое количество разномастных предметов в буфете – к тому же единственная чашка от сервиза с пчелами могла бы вполне оказаться здесь.

Я рассеянно отметила, что Мейси застыла, однако не подняла головы, пока не услышала сдавленный хрип. Я вскочила.

– Что с тобой?

Я хотела постучать сестру по спине, когда увидела в ее руке кружевной детский чепчик, отороченный розовой лентой, такой же яркой, как и в тот день, когда я ее купила.

– Ох, Мейси, – прошептала я. – Мне так жаль. Мне так, так ужасно жаль.

Как будто эти слова могли что-нибудь загладить. Как будто «мне жаль» могло служить чем-то бо́льшим, нежели пластырь на трещине в плотине. Как будто они могли перекинуть мост через пропасть, что пролегла между двумя сестрами.

Мейси не отрываясь смотрела на чепчик. Ее тихие всхлипы казались мне громче любого горестного вопля. Я шагнула к ней, думая обнять ее, успокоить, как делала всегда, когда мы были детьми. Но она поспешно отскочила, взмахнув рукой с чепчиком, который упал на пол, словно ничего не значил. Она замотала головой, ее лицо исказилось от боли.

– Уезжай, Джорджия. Уезжай. Ты здесь не нужна. Я со всем справлюсь сама, как всегда.

Я раскинула руки, как бы заключая в них Мейси, ее брак, Берди, дедушку – как будто одним жестом можно объять все плохое, что с нами случилось.

– Мейси, пожалуйста, позволь мне помочь тебе.

– Да как ты можешь просить такое? Нет, спасибо.

Она пробежала мимо меня в прихожую и помчалась вверх по лестнице.

– Мейси, пожалуйста, подожди.

Мы ведь всегда были заодно.

Я пошла за ней, дошла до верхней площадки лестницы, но остановилась. В проеме двери высветился силуэт Берди, смотрящей в направлении комнаты, в которой только что скрылась Мейси.

– Берди?

Она повернула голову, и долю секунды мне казалось, что она меня видит – по-настоящему видит. Я приблизилась на шаг, пытаясь понять, не игра ли это света.

Берди отступила в свою комнату и медленно притворила дверь, оставив меня в темноте. Я стояла, слушая ее пение без слов, тихую и монотонную мелодию. Я попыталась убедить себя, что мне показалось, что это была иллюзия. Я развернулась и стала спускаться с лестницы. Выражение лица Берди, когда она взглянула на меня, напомнило мне выражение лица Мейси, держащей в руке детский чепчик. Мысль о том, что мать все еще способна на эмоции, немного утешала.

Я шла медленно, ставя обе ноги на ступеньку, прежде чем перейти к следующей. На самой нижней я остановилась.

Растерянный. Да, именно так. У Берди был растерянный вид. Не пустой, отсутствующий взгляд, к которому я привыкла, а досадливый, будто она не может что-то найти. Только вот что? Стоя в темноте, вдыхая солоноватый воздух, принесенный ветром с залива, я решила, что список моих потерь слишком длинный, чтобы изучать его сейчас.