Книга Загадка для благородной девицы, страница 55 – Анастасия Логинова

– Так что же – не было никакого поцелуя? – спросил он прямо.

Первым моим порывом было применить все свои актерские таланты, чтобы пылко крикнуть: «Богом клянусь, не было!», размашисто перекреститься и смотреть на Севастьянова честным взглядом. Уверена, у меня бы получилось. Но в этот момент я некстати вспомнила последний разговор с Андреем и его вопрос, такой простой и безыскусный – могла бы я за Ильицкого поручиться?

Я смешалась, отвела взгляд и, не в силах больше разыгрывать хладнокровие, молвила едва слышно:

– Я не знаю…

Севастьянову этого хватило, он вновь бросил взгляд на Кошкина, и мне показалось, что он уже распоряжается об аресте. Потому заговорила пылко, понимая вместе с тем, что мои слова уже не будут услышаны:

– Даже если этот поцелуй был – это всего лишь поцелуй, это ничего не значит. Я знаю, что Евгений Иванович очень хорошо относился к Елизавете Тихоновне, он любил ее… – выпалила я отчаянно.

– Любил?! – задрал брови на лоб Севастьянов, и я поняла, что опять сказала лишнее.

Хотя, собственно, почему лишнее?

– Да, любил, – повторила я уже спокойнее, – мне так казалось. Он всегда очень нежно к ней относился, я уверена, он не мог бы причинить ей зла. Я ручаюсь за это.

Последнюю фразу, к моему удивлению, я произнесла совершенно искренне и даже не задумываясь. И сразу я почувствовала, как легко мне стало – он ведь действительно не мог этого сделать.

Севастьянов, однако, меня уже и не слышал – я говорила в пустоту.

– Да-да, хорошо, у вас есть еще какие-то сведения для нас?

– Нет…

– Тогда вы свободны, благодарю за помощь следствию.

* * *

– Что это было? – не прошло и пяти минут, как меня нашел в парке урядник Кошкин и, понизив голос до страшного шепота, задал вопрос. – То вы видели, как они целовались, то не видели! Вы шутить вздумали с Севастьяновым?!

– Мне совершенно не до шуток, Степан Егорович, – ответила я мрачно.

– Чего вы добиваетесь?

Я подумала, что это даже к лучшему, что он нашел меня – оглянулась по сторонам, убеждаясь, что поблизости никого нет, и ненавязчиво взяла Кошкина под руку, решив прогуляться с ним, а заодно поговорить.

– Я добиваюсь, прежде всего, чтобы следствие вычислило убийцу. – Волнение мое давно прошло, теперь я была спокойна и могла трезво рассуждать. – А Севастьянов, взявшись за Ильицкого, идет по ложному пути. Ведь он подозревает именно его?

– Подозревает, – подтвердил Кошкин, – но для этого и оснований полно: вы лучше меня знаете этого Ильицкого – это же ужас что за человек! А руки его вы видели? Расцарапаны в кровь!

Видела… Я почувствовала, как к щекам приливает кровь, и стыдливо наклонила голову. К счастью, Кошкин этого, кажется, не заметил.

– …и с Эйвазовой у него определенно какие-то отношения были, – запальчиво продолжал он. – И не просто «какие-то», а любовные! Уж извините, что так прямо говорю. И про драку его с Миллером нам все известно, и про то, какой он вспыльчивый и несдержанный. А самое главное, никто не может с точностью сказать, где он был в ночь убийства. Он исчез в то же самое время, когда вы видели этого загадочного мужчину рядом с потерпевшей. Ведь вы его видели, Ильицкого! Разве не очевидно?!

– Не очевидно, – упрямо возразила я. – А… где был хотя бы Миллер в ту ночь – тоже ведь никто подтвердить не может! Наверняка он сказал вам, что спал, но…

Кошкин во время моего запальчивого монолога даже не смотрел на меня.

– Что? – не выдержала я. – У него есть алиби?

– Да, есть, – подтвердил неохотно Кошкин. Помялся и добавил: – одна из дам сказала, что была с ним в ту ночь.

Наверное, в этот момент у меня было очень глупое выражение лица.

– Какая дама?

– Дама, словам которой можно верить. В общем, Севастьянов в его алиби не сомневается.

Я же лихорадочно соображала, о какой даме он говорит. Едва ли о ком-то из горничных или дворовых девушек – увы, дамами их Кошкин называть бы не стал, а Севастьянов не поверил бы их слову так безоговорочно. Разумеется, это и не Ильицкая. Кто тогда – Натали?..

Я ахнула, поняв, что кроме нее действительно больше некому. Но зачем она так сказала – Андрей ее попросил солгать?

– А сам Андрей Федорович подтвердил ли… слова той дамы?

– Нет, он, напротив, все отрицал, – морщась, ответил Кошкин. – Кажется, Миллер не вполне понимает, что здесь произошло, раз предпочитает играть в благородство. Сказал, что всю ночь был в своей комнате, крепко спал и ничего не слышал.

Меня же это расстроило еще больше: раз Андрей ее об этом не просил, значит, это правда… Значит, Натали и правда совершила подобную глупость. Хотя… возможно, мне стоит только порадоваться за них. И у Андрея, по крайней мере, есть алиби.

– А князь Орлов? – через силу спросила я. Наверное, я бы уже не удивилась, узнав, что и у него есть алиби подобного рода.

– Его Светлость были одни, но вы же понимаете, Михаил Александрович вхож в такие круги и является столь значимой личностью, что… словом, Севастьянов даже допрашивать его не хотел. Лишь когда Его Светлость сами пришли в библиотеку и буквально потребовали, чтобы их допросили, как и остальных, Севастьянов оформил показания.

Я отлично понимала пристава: тому хочется выслужиться, раскрыв громкое преступление, но он отлично знал, кого имело смысл держать в подозреваемых, а в сторону кого и дышать не стоило. Окажись Михаил Александрович и впрямь убийцей, боюсь, Севастьянов не решился бы его арестовать. Интересно, что бы сделал Кошкин?

– А что вы думаете по поводу князя? – спросила я прямо.

Кошкин лишь пожал плечами довольно равнодушно и ответил:

– Его Светлость такой же подозреваемый, как и все остальные. Тем более никто его не может подтвердить его алиби. Севастьянов на его арест никогда не пойдет, но есть чины и повыше Севастьянова.

– То есть, вы подозреваете всех, – констатировала я. – Должно быть, и меня тоже?

Кошкин даже не удивился вопросу – похоже, размышлял об этом не раз:

– У вас тоже нет алиби. Даша видела вас около полуночи, но потом вы ушли. Севастьянов не думает, что убийцей могла быть женщина, но… вы знали о прачечной и о веревке. И вы единственная, кто утверждает, что с Эйвазовой был некий мужчина. А был ли он вообще, этот мужчина?

Я же в ответ только улыбалась – но несколько натянуто. Сейчас и наши доверительные беседы с Кошкиным виделись мне в другом свете. Почему он взялся мне обо всем рассказывать? Уж не для того ли, чтобы быть поближе ко мне и иметь возможность присмотреться? Наверное, и все сказанное им, стоило мне ставить под сомнение – едва ли он со мною полностью искренен. Я поежилась и очень захотела вернуться в дом.