Книга Вечный колокол, страница 21 – Ольга Денисова

- Хийси! Ты чего? - окликнул Млад.

Пес не отозвался, продолжая выть.

- Чует что-то… - прошептал Добробой.

- Давайте-ка вокруг дома обойдем… - Млад спустился с крыльца. - Показалось же мне, что кто-то к нам идет.

Добробой не отставал от него ни на шаг, словно стражник. Ширяй взял Мишу за руку, сходя вниз.

Но возле дома никого не оказалось, да и снегу навалило под самые окна - незамеченным никто к стене подойти не мог. Кусты сирени и жимолости вокруг не могли укрыть человека - слишком прозрачны были и белы от инея, - да и за высокой черемухой не спрячешься: тонкая. Млад направился в сторону расчищенной дорожки к университету, вглядываясь в темноту, - любая тень на снегу бросалась в глаза. Столбики коновязи тонули в высоком сугробе; три елочки, посаженные несколько лет назад, грелись под снегом, точно под белой шубой - одной на троих; черный колодец домиком торчал из снега; скамеечка около него притулилась под сугробом, и что-то было не так в ее тени… Млад направился к колодцу: человек лежал, прислонившись к срубу плечами, и прижимал руку к груди, словно хотел расстегнуть тулуп, но не успел.

Сначала Млад решил, что человек мертв: слишком неестественным выглядел он, лежа в снегу на лютом морозе, слишком неподвижным.

- Нашел, - пробормотал Млад, подходя поближе, и тут же, как по приказанью, смолк Хийси.

- Да это же Пифагорыч! - ахнул Добробой.

- Он умер? - спросил Миша, который продолжал держаться за руку Ширяя.

Млад склонился над стариком и уловил еле слышное тепло его дыхания.

- Нет. Добробой, поднимем его. Только осторожно… Ширяй, вы с Мишей за ноги его берите.

- Не надо, я сам его донесу, - Добробой отпихнул Млада в сторону.

- Не вздумай. Сказал же - осторожно.

Они отнесли Пифагорыча в дом и уложили на лавку, Ширяй побежал к врачам. Однако в тепле старик быстро пришел в себя и тут же попытался сесть.

- Лежи, Пифагорыч! - Млад потихоньку похлопал его по плечу. - Лежи спокойно. Не душно тебе?

- Тошно мне, вот что я тебе скажу! Тошно мне и жить не хочется! Видеть этого не хочется! - Пифагорыч отодвинул руку Млада и сел на лавке: лицо его исказила гримаса боли, и задергался угол губы.

- Ты не горячись…

- Не горячиться? Я уже не горячусь… - Пифагорыч опустил голову на грудь. - Три четверти века! Семьдесят пять лет в университете! Не ждал я… Не ждал такого…

По темной морщинистой щеке покатилась слеза.

- Может, меду погреть? - спросил Добробой, мявшийся за спиной Млада.

- Не надо меду, - покачал головой Млад, - мятной настойки давай. Есть у нас мятная настойка? И корешков валерьяновых.

Добробой кивнул и полез на полку. Рука старика непроизвольно потянулась к груди, он вцепился пальцами в большую пуговицу так, что их кончики побелели. Неожиданно рядом с ним присел Миша.

- Дедушка, давай я помогу, - он принялся расстегивать тугие пуговицы тулупа. - Ты не плачь, дедушка…

- Да не плачу я, - прошептал старик, погладив Мишу по голове, - что мне плакать?

- Лег бы ты, Пифагорыч, - снова посоветовал Млад.

- Что мне лежать? Належусь еще, - старик приподнял глаза. - Что-то нехорошо мне стало. Шел к тебе, да прихватило меня по дороге. Дай, думаю, посижу на скамеечке…

- Хийси благодари. Если б не он, так и пролежал бы в снегу до утра.

Миша помог старику снять тулуп и сидел рядом, заглядывая тому в глаза.

- И пролежал бы… - Пифагорыч сжал зубы. - Лучше бы пролежал! До такого позора дожить!

- Говорил я тебе - не ходи к ректору, - Млад покачал головой.

- Да леший бы с ним, с ректором! Сказал я им все, что думал. Об них да о боярах. Выслушали - а куда бы делись? Я им в отцы гожусь! Посетовали мне на трудную жизнь, совета спросили. Не послушают они, конечно, моих советов… Хорошо, не перебили.

Добробой мятной настойки не нашел и начал раздувать огонь в плите - заварить сухую мяту. Млад дал Пифагорычу валерьяновый корешок.

- Да что ж с тобой тогда? Чего расстроился-то?

- Студентов по дороге встретил. Уж не знаю, с какого отделения, - не разглядел. Не наши. Пьяные, шальные. Стекла били в сриптории!

- Ну, Пифагорыч, ты от них слишком много хочешь, - улыбнулся Млад. - Безобразие, конечно, но это не самое страшное. Завтра бы дознались и вставили на место. Сам-то в молодости не озоровал?

- Озоровал. Но ты б мимо прошел? Вот и я не прошел. А они ко мне повернулись: ну сущие звери! Хохочут, скалятся, свистят! Иди, говорят, дед, подобру-поздорову, тебя не спросили! Я им - да как не стыдно вам? А они… они… - голос Пифигорыча дрогнул, и он закрыл лицо руками, - снежками, палками, камнями… Думал - убьют. Нет, насмеялись только…

Млад сжал зубы:

- Разглядел хоть кого?

Старик покачал головой.

- Дознаюсь, - кивнул ему Млад, - не переживай - дознаюсь.

- Не в этом дело… - всхлипнул старик. - Три четверти века… Никогда такого… Не озорство это.

Миша смотрел на деда широко открытыми глазами, и на них потихоньку наворачивались крупные слезы.

- Да уж понятно, что не озорство, - хмыкнул Млад.

- Словно не люди они. Словно зельем их опоили… Не могут наши студенты так… Как с цепи сорвались!

Миша всхлипнул вслед за стариком.

- Разберемся. Вот увидишь, завтра явятся прощения просить, - Млад похлопал Пифагорыча по плечу.

- Ненавижу! - вскрикнул вдруг Миша, вскочил и затопал ногами. - Ненавижу таких! Что толку прощения просить? А если бы дедушка замерз? У кого бы они прощения просили?

Млад не ожидал от него такой вспышки, хотя перед пересотворением все возможно. Тут дверь распахнулась, и в дом ввалились два молодых наставника с врачебного отделения.

- Ненавижу! - повторил Миша, с треском рванул воротник рубахи костлявой рукой, раз два со всей силы ударил кулаками по столу и упал обратно на лавку, тяжело дыша и обливаясь потом.

- Ого, - присвистнул один из врачей, - несладко тебе тут, Млад Мстиславич…

- Да что ты, деточка… - испугался Пифагорыч, - да что ж ты так…

- Ничего! Ничего! Не трогайте меня! Никто меня не трогайте! - зарычал парень и рванулся в спальню.

- Да что ж он… - Пифагорыч беспомощно посмотрел ему вслед и схватился за сердце, - что ж с ним такое?

Из спальни донесся долгий, пронзительный стон.

- Ничего. Я сейчас. Извини, Пифагорыч, - Млад поспешил за Мишей, надеясь уговорить его выйти из дома.

Но стоило ему приоткрыть дверь, тот вскрикнул:

- Не подходи ко мне! Слышишь? Не смей ко мне подходить! Оставь меня в покое!