Книга Безмолвный пациент, страница 39 – Алекс Михаэлидес

– Полностью согласен. – Я кивнул.

Диомидис посмотрел в окно.

– В этих тучах полно снега, – задумчиво проговорил он, глядя на затянутое темными облаками небо.

– А мне они кажутся дождевыми.

– Я происхожу из очень старого греческого рода, в котором все мужчины испокон веков были пастухами. Поверьте, сегодня вечером пойдет снег. – Профессор отвернулся от окна и устремил на меня внимательный взгляд. – Итак, Тео, я вас слушаю.

– Вот. – Я положил на стол перед Диомидисом экземпляр «Алкесты» Еврипида.

– И что это? – Профессор непонимающе уставился на книгу.

– Трагедия Еврипида.

– Да, я вижу по названию. Зачем вы мне ее показываете?

– Произведение называется «Алкеста». Так же назван автопортрет Алисии, который она написала сразу после убийства Габриэля.

– Ах да! Верно. – В глазах профессора зажегся интерес. – Ассоциирует себя с героиней трагедии?

– Возможно, – согласился я. – Должен признать, я несколько запутался в интерпретации Еврипида. Хочу обратиться к вам за разъяснениями.

– То есть вы решили, раз я грек, значит, должен отлично разбираться в древнегреческих трагедиях? – Профессор расхохотался.

– Ну в любом случае лучше, чем я.

– Не вижу никакой связи. Это все равно что думать, будто каждый англичанин – знаток Шекспира. – Диомидис снисходительно улыбнулся. – Впрочем, на ваше счастье, в этом Греция сильно отличается от Англии. И каждый грек действительно знает древнегреческие трагедии. В них заключены наши мифы и легенды, наша история, наша кровь…

– Тогда вы сможете помочь мне! – обрадовался я.

Диомидис быстро пролистал «Алкесту» и поднял глаза.

– В чем заключается трудность? – уточнил он.

– Меня озадачивает то, что она не говорит. Алкеста принимает смерть ради спасения мужа и в конце чудом возвращается в мир живых, но почему-то хранит молчание.

– Совсем как Алисия.

– Да.

– Спрашиваю еще раз: в чем трудность?

– Между героиней Еврипида и Алисией явно существует связь, которая ускользает от моего понимания. Почему Алкеста в финале трагедии отказывается говорить?

– И как вы думаете почему?

– Не знаю. Вероятно, Алкесту переполняли эмоции?

– Возможно. И какой эмоции это коснулось прежде всего? – направлял мои рассуждения Диомидис.

– Радости? – предположил я.

– Радости? – Профессор засмеялся. – Тео, подумайте хорошенько. Что бы вы чувствовали на месте Алкесты? Самый близкий на свете человек оказался трусом и обрек вас на гибель. Это же настоящее предательство!

– Хотите сказать, Алкеста была расстроена?

– Тео, вас когда-нибудь предавали?

Вопрос профессора резанул по мне, словно ножом. Щеки запылали. Губы задвигались, но я не смог издать ни звука.

– Увы, да, – грустно улыбнулся Диомидис. – Вот и поведайте, что чувствует Алкеста?

На сей раз я не сомневался в ответе.

– Злость. Ее переполняет злость.

– Именно, – Диомидис кивнул. – И не просто злость, а смертоносная ярость! Остается лишь догадываться, каково им придется в дальнейшей супружеской жизни, Алкесте и Адмету. – Он хмыкнул. – Вернуть однажды обманутое доверие очень трудно.

– А что же Алисия? – спросил я, обретя наконец способность говорить.

– А что с ней?

– Алкесту обрекла на гибель трусость мужа, а Алисия…

– Алисия не умерла. По крайней мере, физически. – Диомидис умолк, и окончание фразы повисло в воздухе.

– Я понял! Что-то произошло, и это сломило ее дух! – высказал я догадку. – Алисия перестала ощущать себя живой!

– Возможно.

Но мне этого было мало. Я схватил книгу и уставился на обложку с изображением классической статуи – великолепной женской фигуры, увековеченной в мраморе. В голове пронеслись слова, сказанные Жан-Феликсом.

– Если Алисия «умерла», – медленно проговорил я, – значит, надо вернуть ее в мир живых.

– Верно.

– Я тут подумал: раз искусство служит Алисии языком самовыражения, давайте снабдим ее «голосом»?

– Как именно?

– Позволим рисовать.

– Она уже посещает сеансы арт-терапии. – Диомидис отмахнулся от моих слов, будто услышал прошлогоднюю новость.

– Речь не об арт-терапии. Я хочу, чтобы Алисии позволили творить как она пожелает – в одиночестве и личном пространстве. Необходимо дать ей свободу самовыражения, высвободить ее эмоции. Результат может быть весьма впечатляющим.

Некоторое время профессор помолчал, обдумывая услышанное.

– Вам стоит переговорить с арт-терапевтом Алисии. Вы уже встречались? Ее зовут Ровена Харт. Только имейте в виду, Ровена крепкий орешек.

– Обязательно поговорю с ней. Профессор, вы даете мне зеленый свет?

– Если сумеете убедить Ровену, можете действовать. – Диомидис пожал плечами. – Но я точно знаю: ваша идея ей не понравится. Категорически.

24

– Отличная идея, – улыбнулась Ровена.

– Правда? Вы действительно так считаете?

– Конечно. Правда, есть одно «но»: Алисия не станет сотрудничать.

– Откуда вы знаете?

– Потому что она, – Ровена презрительно фыркнула, – наименее отзывчивая и самая необщительная стерва из всех, кто проходил через мои руки.

– Ого! – вырвалось у меня.

Я последовал за Ровеной в кабинет арт-терапии. Пол, усеянный разноцветными пятнами красок, напоминал работу абстракциониста. На стенах висели картины пациентов – некоторые производили приятное впечатление, но большинство смотрелось странно. Арт-терапевт была блондинкой, с короткими волосами, вечно хмурящаяся от недовольства и показной усталости, видимо, вызванной множеством пациентов, которые тоже отказывались «сотрудничать». Судя по всему, Алисия стала для Ровены очередным разочарованием.

– Она не участвует в сеансах арт-терапии? – уточнил я.

– Хуже! – отозвалась Ровена, наводя порядок на полке с рисунками. – Я так рассчитывала на Алисию, когда она только присоединилась к группе, делала все, чтобы создать комфортные условия!.. Так нет же – сидит и тупо пялится на чистый лист бумаги! Ничто не способно заставить ее рисовать или хотя бы взять в руки кисть с краской или карандаш. Ужасный пример остальным.

Я сочувственно кивнул. Задача арт-терапии – побудить пациента творить, а пото́м, что главное, рассказать о своей работе, раскрыв связь с переживаемыми чувствами. Таким образом психотерапевт получает отличную возможность в буквальном смысле увидеть запечатленное на бумаге отражение его бессознательного. Что, в свою очередь, позволяет подумать об этом и поговорить об этом. К сожалению, тонкость данного метода, как всегда, зависит от навыков конкретного психотерапевта. Рут часто говорила, что по-настоящему одаренных и обученных специалистов очень немного – большинство всего-навсего грубые слесари. На мой взгляд, одним из таких «слесарей» и была Ровена. Неудивительно, что поведение Алисии глубоко уязвило профессиональную гордость арт-терапевта.