Книга Голос, страница 19 – Кристина Далчер

Так что если честно, то мне, конечно же, хочется вернуться на работу. Хочется вновь упорно колдовать над нашей сывороткой и наконец – как только я буду окончательно к этому готова – ввести ее в старые вены миссис Рей. Я хочу снова услышать ее рассказы о дубе виргинском, о магнолии звездчатой, о сирени обыкновенной – как она делала это, когда впервые появилась у меня дома, лучше любого парфюмера определяя и описывая аромат зеленого дуба, или гигантских магнолий с цветами-звездами, или чудесной сирени. Все это она считала даром божьим, и я абсолютно спокойно эту терминологию терпела. Чьим бы даром вся эта красота ни была – ее или Его, – она, безусловно, была также следствием замечательной профессиональной работы с деревьями и цветами.

А также, если честно, мне попросту плевать и на нашего президента, и на его братца, да и на любого мужчину.

– Ну, доктор Макклеллан? – Это снова преподобный Карл.

Как мне хочется сказать ему «нет».

Господи, до чего же здесь жарко! Наверно, кондиционер снова потек. И почему это нам всегда так везет?

Я встаю, джинсы так и липнут к моему заду, тащусь на кухню, наливаю себе стакан холодной воды и зову Патрика:

– Можно тебя на минутку? Мне помощь требуется. – И Патрик, собрав в гостиной пустые стаканы, послушно приходит на мой зов.

Я быстренько сую в морозилку один стакан за другим, а он, взяв меня за левое запястье, спрашивает:

– Ты же не хочешь, чтобы та штуковина снова на твою руку вернулась?

Я мотаю головой – но скорее по привычке.

– Тебе лучше воспринимать это как обыкновенную сделку, детка. Что-то получат они, а что-то – ты.

– Я бы предпочла воспринимать это именно так, как есть на самом деле. А на самом деле это самый настоящий гребаный шантаж.

Патрик вздыхает так тяжело, словно задерживал у себя в легких целую вселенную.

– Пусть так, но тогда сделай это ради детей.

Ради детей.

Стивену все равно. Он страшно занят: заполняет анкеты для колледжа, пишет экзаменационные эссе и зубрит материал к экзаменам, которые уже на носу. К тому же он весь семестр пялился на Джулию Кинг. Близнецам всего одиннадцать, и у них есть футбол и Little League ^[19]. А вот о Соне забывать нельзя. И уж если я все-таки соберусь обменять свои мозги на возможность говорить, то сделаю это ради нее.

Видимо, мысли у меня в голове с таким шумом вращаются в своем «беличьем колесе», что Патрик замечает это, прекращает возню со стаканами, отставляет в сторону поднос и поворачивает меня лицом к себе.

– Сделай это хотя бы ради Сони.

– Но сперва я хочу узнать обо всем как можно подробнее.

И, как только я возвращаюсь в гостиную, мне это удается.

Преподобный Карл уже успел превратиться из политика в торговца и уверенно меня соблазняет.

– Разумеется, на все время работы над проектом ваш наручный счетчик будет снят, доктор Макклеллан. Если, конечно, вы согласитесь… Вам предоставят первоклассную лабораторию, любые необходимые средства и любых помощников. Мы можем также… – он сверяется с каким-то документом, достав его из другой папки, – предложить вам очень приличную стипендию и дополнительный бонус в том случае, если вы сумеете исцелить больного в течение ближайших девяноста дней.

– И что будет после? – спрашиваю я, снова усаживаясь в кресло и чувствуя, что джинсы вновь мгновенно прилипают к моему заду.

– Ну… – Он, словно ища подсказки, поворачивается к одному из секретных агентов.

Тот кивает.

– Я снова вернусь к сотне слов в день? – догадываюсь я.

– На самом деле, доктор Макклеллан – учтите, я говорю это вам строго конфиденциально, понимаете? – мы будем понемногу увеличивать квоту, начиная с некоего определенного момента в будущем, когда все вновь вернется на круги своя.

Так, это уже что-то новенькое. Я решаю подождать еще; мне хочется посмотреть, какие еще конфиденциальные подачки вытащит у себя из рукава преподобный Карл.

– Мы очень надеемся… – теперь он полностью вернулся к роли проповедника, – что со временем люди успокоятся и обретут опору в новом ритме жизни, вот тогда эти глупые маленькие браслеты больше никому не понадобятся. – Он пренебрежительно взмахивает рукой, словно речь идет о каком-то жалком модном аксессуаре, а не об орудии пытки.

Конечно, боль мы испытываем, только если нарушаем правила.

Я помню тот день, когда узнала об этих правилах.

Мы потратили на это всего минут пять в одном из белоснежных правительственных учреждений. Мужчины там, помнится, все за что-то мне выговаривали, но по-человечески так ни разу со мной и не поговорили. Затем они сообщили мне, что Патрика обо всем уведомят и дадут ему соответствующие инструкции, а к нам домой пришлют некую команду – сегодня вечером вам удобно? – которая установит камеры наблюдения на передней и задней дверях дома; эти люди также отберут у меня компьютер, упакуют в коробки все наши книги, даже Сонин букварь «Ребенок учит алфавит», и запрут у Патрика в кабинете. Детские настольные игры тоже будут сложены в коробки и отправятся в кабинет. А Соню, которая всего пять лет назад перестала быть частью моего тела, начав самостоятельную жизнь в этом мире, мне надлежало завтра в полдень привести сюда же, чтобы и на ее тоненькое запястье надели такой же браслет-счетчик. У них имелся огромный выбор этих штуковин, прямо-таки радуга красок, и мне было предложено выбирать любой.

– Для маленькой девочки, пожалуй, лучше всего нежно-розовый, – посоветовали они мне.

Но я выбрала себе серебристый, а Соне кроваво-красный. Обычный маленький акт неповиновения.

Затем один из них куда-то ушел и вернулся с тем счетчиком, которому предстояло заменить у меня на запястье часики «Эппл», которые Патрик в прошлом году преподнес мне в качестве рождественского подарка. Металлический браслет оказался довольно легким, гладким на ощупь и ощущался у меня на коже как-то непривычно.

Тот же человек настроил счетчик в соответствии с тембром моего голоса, поставил его на ноль и отправил меня домой.

Естественно, я не поверила ни одному их слову. Ни тем рисункам, в которые они тыкали пальцем, демонстрируя мне всякие иллюстрированные руководства, ни предупреждениям Патрика, который все-таки снова прочел мне эту инструкцию вслух, пока мы с ним на кухне пили чай. Когда Стивен и близнецы ворвались в дом, вернувшись из школы, наперебой выкладывая новости о футболе и о результатах экзаменов, а Соня, забросив любимых кукол, занялась своей новой «игрушкой» – блестящим красным браслетом, на который она смотрела как завороженная, – у меня словно прорвало плотину. Слова лились из меня потоком, и я никак не могла их обуздать. Сама того не сознавая, я наполнила комнату сотнями ярких слов, всех цветов и форм. Но в основном эти слова принадлежали к мрачной, сине-черной части спектра и были острыми как кинжалы.