Онлайн книга «На государевой службе»
|
– Жалеешь? – вздохнул Лоскут. Дежнев не понял, обернулся вопросительно. – Говорю, жалеешь аманатов? – повторил Гришка. – А как иначе? – нахмурился Дежнев, будто о чем-то своем подумав. – Не будет аманатов, нам ясак не понесут. Продолжил: – А во прошлом году родимцы аманата Чекчоя совсем не приходили к ясашному зимовью, потому что корму вокруг не было и Мишку боялись… Снова вздохнул: – Милосердный государь, вели нам, холопам твоим, служить вместе, пока с Погычи-реки казна опять не пойдет в Якуцк… Остановился. Хмуро, в упор, глянул на Кокоулина: – Своих людей Двинянину больше не отдам. Хватит! Пусть ему Евсейка служит. – А ты из пинежан, – усмехнулся Лоскут. – Я-то? – удивился Дежнев. – Ну да. – Как узнал? – А слова выговариваешь по-своему, – усмехнулся Лоскут. – Скажем, не полотенце, а плат. Не чесанка льняная, а пасма. Так пинежане на Руси говорят. – Ну, точно. – А еще смотрю, – нехорошо усмехнулся Лоскут, – ты одно слово скажешь, а у Павлика на бумаге выскочит другое. – Это как так? – удивился Дежнев. – Никак не может такого быть. Павлик у нас грамотный. Как говорю, так и кладет слова. А то путаница. – Это правильно, что боишься путаницы, – Гришка через плечо Заварзы внимательно разглядывал разворот бумажного свитка. – Ты, грамотный, что ли? – не поверил Дежнев. – Да так… Есть немножко… Сказал без всякой усмешки и Павлик почему-то сразу покрылся жестокой бледностью. Отвернул голову, будто интересно слушать ругающегося Ваську. Подставил бледное лицо влажному ветру. – Да неужто грамотен? – не верил Дежнев. – Я вот не сподобился. Павлик Заварза откинулся ослабевшей спиной на столб навеса, под которым сидел. Маленькое лицо стало уже даже не бледным, а каким-то серым, пепельным, и пошли по нему нехорошие пятна, будто цинготные знаки. – Помнишь Степана с Собачьей? – Это который Свешников? – Ну да. Прозвали Носоруким. Искали старинного зверя, у которого рука на носу. А было время, учил меня. – Грамоте? Дежнев замер. Гришка без замаха ткнул Павлика кулаком в лоб. Кулак тяжелый. Ударившись затылком о мокрый столб, Павлик закатил глаза и сполз с лавки на мокрую землю. Дежнев, наклонясь, аккуратно снял с груди Павлика медную чернильницу, только потом спросил: – За что дерешься? – Он не челобитную пишет, он на тебя сочиняет новый извет, – покачал головой Лоскут. – Он все твои слова пишет неправильно. Поднял свиток, развернул. – На бумаге получается, что ты специально хвалишь Двинянина: он де и хозяйствен, и властен, и навел на реке порядок. Тебе не удалось, а он навел. А еще пишет, что ты лично подтверждаешь: Двинянин первым ступил на коргу. – Ты что говоришь такое? – А то, что вижу! – Да неужто? – Дежнев оторопело наклонился над свитком. – Плохо не знать грамоты. Вот литеры вижу, а слово не разберу. Ахнул. Сильно ткнули сзади скамьей. Падая, увлек за собой Гришку. – Стой! Куда там! Павлик Заварза резво, как заяц-ушкан, бросился по галечной косе к мысу. Там лагерь Двинянина, там защитят. Там весело, там чай пауркен. Там вольные люди интересные вещи рассказывают. Расплескивал лужи, оставленные морем, но морской зверь морж, весь в безобразных шрамах, как в серых молниях, перегородил дорогу. Каждый зуб на пуд. Вскрикнув от ужаса, прыгнул в малую лодочку, приткнутую к берегу. Толкнулся веслом. – Павлик, куда? Однако Заварза знал – куда. Отчаянно греб. И течение помогло. Скоро приткнулся к низкому борту кочика. Казаки рывком втянули беглеца на борт, привязали лодочку, посовещались. Потом Васька Марков что-то сказал и казаки обидно заржали. – Мне бы пищаль, – зло сплюнул Гришка. – Я бы отсюда шаркнул, не промахнулся. – Ты что, – испугался Дежнев. – Свои люди, русские! Ну да, свои, хмуро подумал Гришка. А кто отпустил одноглазого аманата? Не ты? Кто клялся самыми страшными клятвами, что аманат сам сшел? Вот где сейчас тот одноглазый? Того и гляди приведет дикующих, побьют топорами и копьями. – Па-а-авлик! – сложив руки рупором, крикнул Дежнев. На кочике быстро заговорили, потом заржали еще обиднее. А Васька Марков вызывающе махнул рукой, указывая, дескать, к тебе не пойдем, Семейка! Дескать, теперь к нам приходи в гости! – Куда при ветре отдерном? На крик никто не откликнулся. Дежнев обиженно развернул бумажный свиток: – Жалко Павлика. Я ему верил. Он писцовые книги вел. Знает, кому какой подарок делали, какая шла прибыль. Все статки расписывал под мою диктовку. Протянул: – Эх, Па-а-авлик… Выходит, я говорю, а моя бумага на меня указывает?… – Я тоже тебе говорил. Зря чинишься с Юшкой. Зачем дал ему кочики? – А чтобы не злобить людей, Гришка. Разве непонятно? Одну службу служим. А еще и такое, – ухмыльнулся. – Двинянин больше, чем нарты поднимут, рыбьего зубу не возьмет. Значит, остальное нам достанется. Да и сила у Юшки. Сам знаешь, какая у него сила. Пожаловался: – Лается, это Бог с ним. Лишь бы не пролилась кровь. Пока я тих и смирен, Юшко не станет ссориться. Жду. – Чего? Дежнев усмехнулся: – Жду, когда успокоятся люди. Никакой обман, Гришка, не бесконечен. Веревочка вьется, вьется, а потом срок приходит. Я по пальцам просчитал аккуратно, когда, где и в чем оговорился Двинянин. – А он оговорился? – Много раз, – загадочно усмехнулся Дежнев. – Так что, пусть пока тешит душу. Путь предстоит не близкий. Все нартным путем на Камень, на Анюй-реку. Он половину рыбьего зубу потеряет в пути. Собачки устанут, олешки устанут, начнет снимать груз. А мы подберем. Будем неторопливо следовать по его аргишнице и богатеть на ходу. Считай, он на нас работает. Остро глянул: – Знаю, Гришка, ты в обиде на меня. Ты один сидел зимой в уединенном зимовье, а я ничем не наградил. Но ты не напрасно сидел. – О чем это ты? Дежнев замялся. Может, и хотел сказать, но переборол себя: – Двинянин сегодня в силе. Не тороплюсь поэтому. – Но, Семейка! – еще больше удивился Лоскут. – Если Юшка первым придет в Нижний, а потом в Якуцк, ты во всем окажешься не прав. Он же завалит приказную избу изветами на тебя. |