Книга Случай в Семипалатинске, страница 34 – Николай Свечин

— Почему не сообщили мне об этом раньше? — рассердился новый полицмейстер.

— Выполнял приказание начальства, — с достоинством ответил Орестов. — Чего ходить с пустыми руками? Я наблюдение за шильником организовал. Сведения копил.

— И что установили? — Забабахин даже приподнялся на стуле.

— Так что, господин полицмейстер, в доме Капанбаева скрываются посторонние. Я сам видел известного Губайдуллу, головореза первый сорт.

— Губайдуллу? Телохранителя Куныбая Каржибаева? Мы его три недели ищем, сыскать не можем. Думали, он вместе с хозяином в Китай утек. А гаденыш здесь, в моем городе?

— Вчера был здесь, в вашем городе, — невозмутимо ответил заведующий.

— Нужно ехать брать, — вмешался Алексей Николаевич. — Через час стемнеет. Покажете его дом? Много там обитателей?

Орестов покосился на него и спросил:

— А вы, простите, кто будете?

— Я коллежский советник Лыков, чиновник особых поручений Департамента полиции. Прислан сюда провести новое дознание обстоятельств гибели капитана Присыпина.

— Понятно. Дом покажу. Там прислуга походит скорее на разбойников, нежели на дворника с истопником. Ыбыш набирает к себе для разных нужд джатаков, причем самых отчаянных.

Увидев по глазам Лыкова, что тот его не понял, Орестов пояснил:

— Джатаки переводится как «лежачие». Это туземцы, потерявшие скот. Конченые люди, одним словом. Киргиз без скотины не человек. Есть те, кто пострадал из-за гололедицы или сибирской язвы — они пытаются вернуться в прежнее состояние. Но это трудно, таким джатакам приходится идти в услужение к богатым соплеменникам. Батрачить по-русски. А есть джатаки по своей вине, пьяницы, любители тамырничать, или которые все деньги на опиум тратят. Из них получаются хорошие барантачи. Вот у Ыбыша как раз такие.

— Понятно, Федор Матвеевич. А меня зовите Алексей Николаевич.

— Слушаюсь.

— Много ли в доме подозреваемого таких боевитых джатаков?

— Человека три-четыре точно есть. И еще упомянутый Губайдулла, он один двоих стоит.

— Дом можно окружить незаметно? И вломиться по команде.

— Нельзя, Алексей Николаевич. Там тазы очень злые, сразу набросятся, если без разрешения хозяина во двор войти.

— Какие тазы? — удивился Лыков.

— Степные борзые собаки, которые отары охраняют.

— Стрихнину им набросать, — предложил Ботабай.

— Ну… Можно… — неуверенно ответил отставной титулярный советник. — Но лучше бы не так. Лучше меня вперед пустите, будто с повесткой.

— Какой повесткой? — ухватился Лыков.

— Да мало ли у нас повесток. Например, я обыск делаю в соседнем доме, и понадобились понятые.

— Умно, — согласился коллежский советник. — Он выйдет за ворота, тут его и сцапаем. Без хозяина его прихвостни сопротивляться не посмеют.

— Кроме Губайдуллы, тот никого не боится, — предостерег заведующий. — Знаете, какая у него кличка среди своих? Каскир, то есть волк.

— Этого волчонка я себе оставлю, — заявил питерец. — На сладкое. Посмотрим, как у него получится.

Отставной титулярный советник хмыкнул, но ничего не сказал.

Решили действовать, пока не стемнело. Лыков помчался в номера за браунингом. Ганиев — за верными Балтабеком и Кыдырбеком. Забабахин тем временем собрал арестную команду из пяти городовых. Получилось двенадцать штыков, считая Орестова. Тот был невозмутим, только попросил пачку патронов к нагану.

Иртыш переплыли уже в сумерках. На паром-самолет завели два одноконных экипажа. Вывели лодки, повернули бортом к течению, те начали смещаться на середину и потянули за собой паром. Лыков смотрел с интересом, он не видел таких переправ с командировки в Туркестан тринадцать лет назад. Они используются на реках с быстрым течением. На середине русла топят якорь, к которому привязывают канат. Другой его конец крепят к лодке. Матросы ставят ее носом против течения под особым углом, так что вода начинает толкать судно от одного берега к другому. Тут важно грамотно маневрировать, используя силу самого потока. К лодке привязан собственно паром, который постепенно пересекает русло и оказывается у противоположного берега.

Выгрузившись, арестная команда двинулась к нужному дому. Питерец с любопытством оглядывался по сторонам. Заречная слобода отталкивала своей неустроенностью. На пустынных улицах не было ни единого фонаря. Под ногами — месиво из коровьих лепешек. Вдалеке кричал муэдзин, звал на четвертый намаз. Строения вокруг стояли саманные, крытые камышом. Палисадников не имелось, зато были высокие заборы, из-за которых доносилось бормотание скотины и лай собак.

Дом Ыбыша Капанбаева оказался похож на все другие, только забор был крепче. И на окнах не обычные деревянные ставни, а дорогие, из волнистого железа. Ставни были наглухо закрыты.

Городовые рассыпались по обеим сторонам ворот, а двое остались при Федоре Матвеевиче. Аргыны с подпоручиком укрылись за углом, готовые вмешаться. А Лыков с Забабахиным обошли дом с тыла. Когда все было готово, Орестов стал стучать в ворота и кричать:

— Ыбыш Исатаевич! Это я, Орестов. Убери собак и открой, мне понятые нужны. Два человека у тебя найдутся?

Внутри зашевелились, и следом кто-то крикнул:

— Кто там? Зачем понятые, дайте Аллаху помолиться!

Человек подошел к воротам, но не спешил их открывать. Вокруг него заливались лаем несколько собак.

— Ыбыш, живо открывай! — сердито велел заведующий слободой. — Приказ господина полицмейстера. Обыск делаем на постоялом дворе Абдулкаримова. Опять, старый черт, пригульный скот ^[37] прячет. Нужны понятые, и чтобы хоть один был грамотный. Так что одевайся, со мной пойдешь. И убери собак, Христа ради, ты же знаешь, я их боюсь.

Видимо, последняя фраза убедила хозяина, что это рутинная операция и надо открывать. Лязгнул отодвигаемый засов. Вдруг Лыков спиной почувствовал опасность сзади. Он начал поворачиваться, но не успевал… Раздался свист, потом крик. Сыщик наконец развернулся и увидел лежащего у своих ног человека во всем черном. Тот бился в конвульсиях, царапая руками землю. Напротив стоял подъесаул Забабахин с шашкой наголо. Даже в темноте было видно, как он побледнел.

Кузьма Павлович поднял на сыщика застывшие глаза и прошептал:

— Первый раз… холодным оружием.

Сглотнул и добавил с надеждой:

— Может, еще живой?

Лыков нагнулся, пощупал. Вытер кровь о плечо умирающего и пояснил:

— Отходит. Вы перерубили ему сонную артерию.

— Я? Сонную?