Онлайн книга «Отворите мне темницу»
– Ну, что там, Сидоров? – Тьфу… пчхи… спаси Христос… Да ничего! Зола одна! Да и быть ничего не могёт! Вовсе дурак Силин, что ль, – в собственном дому стыренное прятать? – отчаянно чихая и отплёвываясь, Сидоров высунул из пода печи встрёпанную голову. Покосившись на Устинью, вполголоса, виновато бормотнул, – Извиняй, Устя Даниловна… Велено. – Что ищете-то, Петрович? – едва разжимая губы, спросила та. – Скажите, может, я знаю да сама вам отдам! – Молчать! – рявкнул от дверей хорунжий. – Что там, Гарьков? С полатей свесилась чубатая голова. – Как есть ничего! Дале искать прикажете? – Ищи! На полатях что-то загремело, покатилось. Из-под занавесок выпала глиняная корчага, с треском раскололась надвое, и по выскобленным половицам потекло густое тёмное месиво. Устинья, зажмурившись, застонала: – И-и-ироды… То ж от ожогов! У меня ж боле и нету! Не дай бог, пожар случится, люди погорят, – что делать буду?! Хоть снадобья-то не портьте, олухи! Хлопнула дверь, в комнату ворвался Иверзнев. – Что здесь происходит, Стасов?! Извольте объясниться! Что за погром? – Начальства приказ выполняем, господин доктор. – холодно отозвался хорунжий. – Велено обыск произвести и дознаться, куда ценну вещь подевали. – Что за чушь вы несёте? Какую ценную вещь?! Здесь ничего ценнее моего скальпеля нет и быть не может! Вы пьяны, что ли, хорунжий? – Никак нет, ваше благородие. – с усмешкой отозвался Стасов. – И не кричите, мы люди подневольные. Велено отыскать – ищем! Мужик ейный, – он, не глядя, кивнул на Устинью, – нынче с утра у барыни-инженерши кольцо брильянтовое попёр. То кольцо и ищем. – Что?.. – опешил Иверзнев. – Ефим?.. Попёр?! Что за бред? И… он уже сознался? – Кабы сознался – не искали бы. – хмыкнул казак и шагнул в сени, где тоже кто-то оглушительно гремел вёдрами и жбанами. Иверзнев повернулся к Устинье. – Устя, я ничего не… Устя!!! Тебе дурно? – Всё, Михайла Николаевич. – одними губами выговорила Устинья. Лицо её, бледное до синевы, казалось мёртвым. – Всё… Вот и конец пришёл… – Устя, глупости! Я сам пойду к Тимаеву! Прямо сию минуту! – Да уже Василь Петрович побежали… Так ругались здесь, что страсти! Ефима-то прямо на карьере взяли! – Что за чепуха, кому только в голову могло прийти! Лидия Орестовна сама видела, как Ефим что-то взял?.. Но когда и почему… – Иверзнев осёкся, заметив, что Устинья не слушает его. – Конец пришёл… Беда… – бормотала она, судорожно прижимая к себе дочку. – Что теперь поделать? Как оправдаться-то? Ох, будь оно неладно, то кольцо… Кто поверит, что не Ефимка… Коль он с утра заходил, а никого другого не было… Михайла Николаич! – Устинья вдруг порывисто повернулась к Иверзневу, – Да вы ведь знаете… Поклёп же это! Ефимка – он бы сроду… Нипочём не поверю, что он!.. Даже если кольцо это вот сейчас, здесь под печкой найдут – всё едино не поверю! – И я не поверю. – Иверзнев с кривой усмешкой наблюдал, как молодой казак метнулся под печь. – Вот что, Устя… перестань плакать. Кольцо не найдено. Ефим, если не виноват, не сознается нипочём. Ты же его лучше всех знаешь, чёрта упрямого! – Под суд отдадут… В рудники отправят… – шептала, закусив губы, Устинья. – Господи, дети ведь у нас… Ему через год железа снимать, а теперь… – Постараемся, чтобы обошлось! – Иверзнев, не договорив, вылетел в сени. Устинья проводила его полными слёз глазами. Меланья, чёрная, суровая, со сдвинутыми на переносье бровями, с силой стиснула её плечо. Украдкой шепнула: – Не вой, Устька… Сразу под суд не отдадут. Выдерут – это беспременно… Да ведь пустяк, потерпит твой Ефим… А там, глядишь, и наладится ещё! К барыне бы этой побежать, в ноги броситься… Авось в другом месте цацку свою поищет! Будь она проклята, чёртова… – и, закрыв глаза, Меланья одними губами произнесла короткое злое слово. Устинья всхлипнула и, давя рыдание, уткнулась лицом в пушистые волосёнки дочери. – Послушайте, Михаил Николаевич, вы переходите всякие границы. – сухо сказал Тимаев. – Час назад сюда ворвался Лазарев, устроил сущий скандал, наговорил мне бог знает чего… Я, грешным делом, даже подумал – не пьян ли? Теперь ещё и вы! Что за распущенность, господа? Смею вам напомнить, что я – начальник этого завода и не намерен выслушивать дерзости от своих подчинённых и… ссыльнопоселенцев! Да-с, господин Иверзнев, вы являетесь ссыльнопоселенцем под надзором полиции! И сами вынудили меня вам об этом напомнить! Видит Бог, я старался быть лояльным, – но снисхождения к воровству от меня не требуйте! Я – не Брагин, у меня попустительства не жди! Здешний народ твёрдую руку чувствовать должен, да-с! Если не пресекать подобные вещи на корню, сразу и безжалостно, то… – Безусловно, вы правы, господин статский советник. – бесстрастно отозвался Иверзнев. – И, разумеется, указывать вам я ни в коем случае не могу… – А господин Лазарев, кажется, считает, что может! – не мог успокоиться начальник завода. – Что за поведение! Что за жесты! Что за брань площадная, в конце концов! У меня ведь дочь – девица! Она могла и услышать ненароком все эти каденции, которые Василий Петрович тут себе позволил! Нахватались от каторжников манер, нечего сказать! А ещё кадетский корпус кончали, господа! Стыдно! – Я готов принести извинения за себя и за господина Лазарева. – тщательно выговаривая каждое слово, произнёс Иверзнев. – Безусловно, Василий Петрович не имел права забывать субординацию. Полагаю, он был сильно взволнован случившейся… неожиданностью. – Не могу его понять! Тщусь – и не могу! – уже мягче заговорил Тимаев. – Вместо того, чтобы беспокоиться о своей супруге, которую нагло обокрали средь бела дня – он печётся о воре! – Не смею ставить под сомнение ваши действия, господин статский советник. Но я много лет знаю Ефима Силина. Он не вор. – Хм… – саркастически улыбнулся Тимаев. – Вы хотите сказать, что Силин сюда попал безвинно? – Ничего подобного. Но за четыре года, что он здесь, ни одного такого случая не было. Да на каторгу за воровство и не идут, как вы знаете. Братья Силины находятся здесь за убийство и… – Вот спасибо, утешили! И скажите на милость, как Василий Петрович этакого изувера впускает в дом к своей супруге?! Ведь он… господи, ужас что мог сотворить! Красивая молодая женщина, совсем одна в доме… – Повторяю, за четыре года – ни одного случая… – Ну так, стало быть – это первый! И прекратите эти проповеди, прошу вас! – начал снова горячиться Тимаев. – Проповеди?! Вы намерены отдать человека под суд без доказательства вины? – Будут доказательства, не беспокойтесь! – Тимаев решительно подошёл к двери. – А теперь попрошу меня извинить, я крайне занят! – Я уверен, что доказательств вы не найдёте. – побледнев, сказал Михаил. – Ефим никогда не сознается в том, чего не… |