Онлайн книга «Чужой муж»
|
Чокнулись, выпили… Ну что было дальше делать? Только целоваться! Наташа мурлыкала какую-то чушь. Мол, приехала на пленум исключительно потому, что узнала: здесь будет Родион Камышев, – однако он не обольщался насчет ее искренности. Если думает, что заморочит ему голову, – значит, еще глупее, чем кажется. Давалка – она давалка и есть. Так пусть дает! Уже в постели Родион потянулся было выключить свет, но Наташа с вызовом рассмеялась: – Да пусть горит! Лампочка осталась включенной, хотя потом Наташа понять не могла, почему ее любовник все время оставался с закрытыми глазами. Может, свет их резал? * * * Месяца два Родион чувствовал себя отлично. Они с Наташей продолжали встречаться, когда у него случались командировки в областной центр. Иногда она звонила, говорила, что готова приехать к нему в Ветровск. Однако это было бы глупо и неосторожно. Родион отказывался… Но постепенно понял, что отказывается не только потому, что осторожничает. Ну да, каждая встреча с Наташей была попыткой потешить больное самолюбие – и как бы местью Лиле. Однако что за нелепость – мстить человеку, который даже не подозревает об этом! А чем Наташа превосходила Лилю, чтобы могла утешить это самое больное самолюбие? Да ничем. Расчетливая, хитрая, недалекая… Ну, правда, очень жадная до ласк… Но ведь и Лиля была такой жадной, пока Родион однажды не разрушил все, что между ними было, сам! Странные штуки творила с ним эта неутихающая любовь. Камышев уверял себя, что имеет право на все – и делал все, что хотел! – потому что Лиля виновата перед ним. Однако все чаще чувствовал виноватым себя. Снова себя! И не мог, хоть кол на голове теши, избавиться от этого ощущения. Камышев не наезжал в Дом с лилиями и с женой не виделся ни разу, да и ее родственники держались от него в стороне. То ли осуждали, то ли вмешиваться не хотели. Родион, конечно, позвонил тестю, чтобы выразить соболезнования по поводу гибели Кости, но и все – больше они не общались. В первое время он приезжал к Шульгиным и забирал Киру, чтобы погулять с ней, сводить в кино или в цирк, который она обожала. Таисия Александровна была очень вежлива, как обычно, но такой стужей веяло от этой ее вежливости! О Лиле разговора не заводила никогда: выводила к нему Киру на улицу, потом встречала так же у подъезда. В дом Родиона не звали. Как будто он был в чем-то виноват! Его обманули, ему изменили – а он был виноват?! Эта семейка здорово умеет все выворачивать наизнанку и ставить вверх ногами! В конце концов он сказал Кире, что уезжает в долгую командировку. И остался совсем один… Впрочем, Катя, которая приезжала к отцу в город довольно часто, держала его в курсе всех событий. Она рассказывала, что сначала Лиля продолжала работать в театре, однако очень плохо переносила беременность, а потому часто лежала в больнице на сохранении. Родион два или три раза заставлял дочь навещать Лилю в больнице и приносить ей фрукты – разумеется, не говоря, что передачи фактически от него. Катя кривилась, ворчала, дулась – но слушалась. Угроза быть сосланной в родную деревню продолжала действовать. Потом она сообщила, что Лиля ушла в декрет. И вдруг позвонила среди ночи и сообщила отцу, что его бывшую – Катя почему-то называла Лилю «бывшая», хотя знала, что они с Родионом не развелись, но, наверное, утешалась хотя бы этим словом! – только что увезли в роддом на машине «Скорой помощи». Родион просидел ночь у телефона, разрываясь между желанием позвонить туда и узнать о здоровье Лили – и страхом услышать: «Поздравляю, Родион Петрович, у вас родился сын!» Сын Арефьева! Наутро раздался звонок. Катя, сонная и злая, буркнула в трубку: – Девчонку родила твоя бывшая. Штампует девок одну за другой! Что с ними потом делать будет?! Родион даже трубку уронил, так был потрясен. Значит, дочь?! Чья? Лилина. Вот странно – сына он ненавидел заранее, потому что это был сын Арефьева. А дочь принадлежала только Лиле. Только Лиле… Значит, у нее теперь две дочери. А у него? А у него только Катя… Он набрал номер роддома и спросил, когда Лиля выписывается. Ему сообщили. Положив трубку, Родион подошел к зеркалу и сказал: – Осел! Двуногий осел! Ты что, собираешься за ней в роддом ехать?! Он даже приставил к голове два пальца в виде рожек, чтобы убедительней выглядеть ослом, однако с рожками получался не осел, а козел, так что и это не помогло. В роддом он приехал и встал около машины, чуть в стороне от крыльца, комкая в руках букет лилий и косясь на «родственников». Те стояли все вместе – Говоров, Таисия Александровна и Шульгин. Ну и Кира, которая помахала отцу издали, но не подошла. Ее что, уже настроили против него?! Да нет, вряд ли. Просто Кира не слишком-то привыкла к отцу. Не очень умеет его любить. Выросла фактически без него. Родион почему-то только сейчас задумался о том, что, можно сказать, не знал ничего о Кире. Все это хлопотное время сосок-пеленок-распашонок, время ее младенчества и раннего детства, прошло мимо него. Он ее не укачивал, не кормил из бутылочки, а потом с ложечки. Не менял ей пеленки, не приучал к горшку, не гулял с ее коляской и не слышал, как она сказала свои первые слова. Странно – только сейчас Родион вдруг почувствовал себя ограбленным, наказанным непомерно жестоко… Опять покосился на «родственников». Они стоят вместе, а он – один. Сейчас выйдет Лиля с этой своей маленькой девочкой, «родственники» ее заберут. И он снова останется один! Так уже было, когда родилась Кира и ее отняли у него. Отнимут и эту, новенькую малышку. Конечно! Отнимут и не спросят! А чего спрашивать? Кире он хоть родным отцом был, а тут – кто? Чужой… Двери открылись. Вышла Лиля, следом неизменный, нестареющий, всегда весело улыбающийся (положение обязывает!) Силантий Андреевич и медсестра с беленьким сверточком на руках. – Мамуля! – закричала Кира и ринулась вверх по ступенькам. Лиля обняла ее. Говоров, Таисия Александровна и Шульгин двинулись было вперед, как вдруг медсестра крикнула: – Папаша! Забирайте дочку! И Родион пошел наверх. Отдал Лиле букет. – Спасибо, – прошептала она, не поднимая глаз. Что будет теперь? Что будет между ними теперь? – Я возьму… девочку? – тихо спросил Родион. Лиля подняла глаза… и кивнула. – Дайте ребенка мне, – сказал Родион, и руки его затряслись под легкой белоснежной ношей. Пришлось прижать сверточек покрепче. |