Книга Утерянное Евангелие. Книга 1, страница 9 – Константин Стогний

— Не зли меня, уважаемый человек! — начал заводиться Шаул. — Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Иешуа! Меня интересует только он. Сегодня не накажут за правду. Говори!

Иосиф смотрел на Шаула, как старый мастер на подмастерье, которому дали власть в мастерской на один день.

— Почему ты снял тело преступника Иешуа с креста в день Шаббата? — стал напирать на допрашиваемого Шаул.

— Шаббат — праздник семьи. Я — уважаемый и любимый отец семейства. Неужели я не мог поступить в такой день по велению сердца? Иудеям не чуждо сострадание. Или ты забыл? К тому же мне было разрешено…

— …И положил тело смутьяна у себя, в фамильном склепе? — с сарказмом спросил тарсянин.

— Перед смертью равны все. Перед Богом — нет.

Молодой раввин почувствовал, что нить расследования опять ускользает из его рук. Он готов был сорваться, вызвать стражу и начать допрос с пристрастием, несмотря на все регалии и достоинства Иосифа Арифматрейского, но что-то остановило его. Походив вокруг, Шаул посмотрел на писца и поднял руку, что означало: «Беседа пойдет не для записи». Маленький служащий Синедриона с легким поклоном отложил свою палочку в сторону и опустил руки на стол ладонями вниз.

— Скажи честно… ты ведь ученик Иешуа? Не так ли? — вполголоса спросил Шаул Иосифа, нагнувшись к самому его уху. — Правда? Я обещаю, что никому не скажу.

Иосиф держал спину ровно и в течение всей беседы смотрел, не опуская глаз. Его лицо было спокойно. Взгляд прям и тверд. Так смотрят люди, родившиеся знатными и богатыми, привыкшие всю жизнь распоряжаться чужими жизнями. Но сегодня его жизнь могла зависеть от этого молодого и тщеславного члена Синедриона, жаждущего докопаться до истины и снискать уважение в элитных кругах.

— Я был восхищен словом Иешуа и его мыслью, — признался рав Иосиф и добавил с заметным огорчением: — Он не заслужил такой смерти.

— Они вскрыли ваш фамильный склеп и украли тело, — рав Шаул вернул беседу в русло расследования. — И ставят под угрозу Рим и Синедрион.

— Кто — они?

— Твои сторонники — секта христиан, — заносчиво вывалил Шаул.

— Это не ученики Иешуа, — возразил рав Иосиф, чуть склоняя голову направо и упрямо выставив вперед свой открытый лоб. — Не настоящие.

— Говорят, он воскрес, чтобы сплотить Иудею против Рима? — Шаул отвернулся от Иосифа и посмотрел в маленькое окно со снисходящими солнечными лучами. — Мессия… Ты в это веришь?

Умудренного опытом Иосифа было не так просто спровоцировать. Он молчал, по-прежнему чуть наклонив голову и рассматривая молодого раввина. Шаул, расхаживая вокруг знатного горожанина, рассуждал:

— Мы ждем Мессию. Царя. Откуда может быть цезарь в Римской империи? Из Рима. Хорошо, пусть не из Рима, а из богатейшей провинции Римской империи — из Сирии, из сирийской Пальмиры. А Иудея — это отдаленная окраина Сирии. Но Иешуа родился даже не в Иерусалиме. Про него говорят, что он из захолустья, из Назарета, но и это преувеличение, потому что он родился в еще большей палестинской глуши — в Вифлееме. Хуже того, в вифлеемском хлеву…

Вдруг Шаул увидел, что Иосиф бесшумно смеется, и замер на месте. Писец в углу сидел, уставившись в одну очку и стараясь не слушать. Молодой раввин вдруг обмяк, будто потерял весь свой пыл и служебное рвение.

— Скажи мне честно… Он действительно воскрес?

Иосиф грустно улыбнулся и вымолвил:

— Будь он жив, думаю, он обнял бы тебя как брата. Даже после всего, что с ним сделали…

Шаул второй раз за сутки впал в ступор. Такое с ним случалось редко. А скорее — никогда.

— Оставь меня, — вдруг сказал он, бессильно садясь в свое кресло и пряча глаза.

Иосиф уже дошел было до выхода, но резко остановился.

— Ну? — раздраженно воскликнул молодой раввин. Ему совсем не хотелось продолжать общение с Иосифом. Но влиятельный горожанин опять подошел к столу.

— Ты думаешь, «был ли он царем?» — С этими словами Иосиф достал из полотняной сумы венок, сплетенный из колючих ветвей терна, и положил его на стол перед Шаулом. — Я возвращаю его царский венец.

Шаул несколько секунд исступленно смотрел на венец со следами запекшейся крови. Крови человека, которого христианские сектанты считали Богом.

— …И вот еще, — Иосиф вынул из сумы сверток и выложил на стол.

— Что это?

— Убрус ^[3] с отпечатком лица покойного. Есть еще плащаница, в которую завернули Иешуа, — ответил арифматреец. — Нужны они тебе для следствия?

— Вон! Пошел вон отсюда! — заорал тарсянин, смахнув со стола и сверток, и терновый венок. — Вон!

Иосиф, сохраняя размеренность и спокойствие, удалился.

Шаул же был раздираем внутренними противоречиями. Уже второй допрашиваемый кряду сводил его с ума. Кому верить? Во что верить? Проще всех убить, чем допрашивать. Но сколько же крови было на этих руках, начиная с шести маленьких щенков, убитых им в далекой юности…

Когда в комнату к Шаулу римляне втолкнули Никодима, дознаватель стоял в оконной нише, подставив лицо сквозняку. Молодой и пугливый Никодим, как ни странно, тоже был членом Синедриона и… тайным учеником Иешуа. Но все тайное когда-нибудь становится явным. Информация об иудее, потворствующем сектантам, дошла и до Шаула.

Никодим сел на трехногий табурет перед столом, пытаясь движениями своими походить на размеренного Иосифа. Получалось довольно забавно, словно трехлетний малыш в коротеньких детских шортиках пытается надеть на голову шляпу своего отца-великана.

— Знаешь, кого я ищу? — грозно спросил Шаул, полуобернувшись и уперев руки в бока.

— Да, — односложно ответил Никодим, но голос его все равно успел дрогнуть. Угрожающий вид раввина сделал свое дело.

— Назарянин жив?

— Д… Да, — заикнулся юный горожанин.

— Откуда знаешь?

— Сказал друг… друг моего друга.

Шаул остался в оконной нише, вертя пальцами серебряный сестерций с профилем императора Тиберия.

Тщедушный, еще безусый Никодим смотрел на дознавателя как на злого демона, которым его пугали в детстве.

— Что именно сказал друг твоего друга? — строго уточнил Шаул.

— Что когда две женщины пришли к могиле Иешуа тем утром, то никого не нашли. А позже встретили Иешуа на дороге. Живого.

Писец испуганно посмотрел на Никодима, потом вопросительно на Шаула. Раввин кивнул головой, разрешая писать.

— Имена, — с угрозой в голосе спросил он Никодима.

Юнец вздохнул и опустил глаза на свои пальцы, сжимающие и теребящие край хитона на уровне колен.