Книга Сквозь объектив, страница 37 – Соня Фрейм

Кай быстро затянулся и взялся за свой проклятый аппарат. Он отодвинулся подальше, отрегулировал объектив… Это уже не в первый раз воспринималось как прицел оружия на коже. Я недвижно сидела, глядя в сторону. Мы когда-нибудь сможем существовать без камеры? Или это единственное, что имеет смысл в нашем союзе?

Что за чушь… Это не союз. И не симбиоз. У него особая форма паразитизма. Фотосессии сосут твою кровь. Твою душу, личность. Ты не стала сильнее и лучше. Тебя разобрали на составные части. Каково тебе жить в собственных фрагментах? Ты соберешь себя заново, когда он прекратит?

А он прекратит?

Кай снова посмотрел на меня поверх объектива, продолжая пускать дым в мою сторону. Я занервничала и начала говорить сама:

— Тебе делать больше нечего? Мог бы прибрать в комнате. Ты начинаешь повторяться. Все это уже было.

— Помолчи, — буркнул он и выпустил очередную струйку дыма мне в лицо.

— Не понимаю! — Я с яростью уставилась на него, чувствуя, как щиплет глаза.

— По-моему, ты собираешься расплакаться, — со злорадной усмешкой констатировал Кай.

— В лицо не дыми, — процедила я. — Это из-за твоих дурацких сигарет!

— Замечательный предлог, который скроет истинную причину твоих слез. Плачь, Марина. Как будто из-за дыма…

— Чего ты добиваешься? — ошеломленно спросила я. — Ты и так получаешь что хочешь. Я не оказываю тебе сопротивления… ни в чем.

В глазах-льдинках вдруг возникла мысль, которую мне удалось прочитать. Он хотел, чтобы я сопротивлялась. Затем он сказал это вслух.

— Помнишь твой рассказ про мальчика в бассейне?

— И что?

— Как он давил на тебя, а ты не смела уплыть. Уходила под воду. Подчинялась ему. Как мне сейчас. Если я тебя раздавлю окончательно… ты будешь счастлива?

Эти фразы выпадали из того язвительного, снисходительного тона, с которого он начал утро. Он спрашивал меня всерьез.

— А ты разрешения просишь? Тогда утопи меня вместо него, — сказал кто-то другой.

Кажется, моя личность неизбежно расщеплялась. Я продолжала все осознавать, но говорила какую-то чушь…

— Слушай, сейчас я сделаю последнюю фотосессию — и можешь идти.

Меня как будто огрели по голове чем-то тяжелым.

— Что значит последнюю? — онемелыми губами спросила я.

— Последнюю — значит, ты идешь отсюда куда подальше. Ты думала, что будешь тут жить? — И он ухмыльнулся, как крокодил. — Или что, может, мы будем вместе? Охренеть как романтично. Настоящий стокгольмский синдром в Амстердаме.

Я продолжала сидеть на стуле, но ощущение было, словно падаю куда-то вниз.

Я не могла уйти. Только не это.

Это жестоко. Он изменил меня. Он стал для меня всем.

— То есть… ты осознал, что душа из меня вышла.

— Почти.

— И больше… я ничего тебе не должна?

— Нет.

— А ты?

— Что? — Он как будто не понял мой вопрос.

Во мне начала закипать дикая злость, а когда боли так много, хочется не просто выплеснуть ее. Нужно заставить того, кто причинил ее, быть причастным. Нельзя взваливать это на одного человека, когда виноваты… двое.

— Ты мне ничего не должен? За все это? За твой маразм? За похищение ради фотосессий? Твой расчет… как ты меня привязывал к себе… день за днем заставляя к тебе привыкать…

Одной рукой я до боли стиснула запястье другой, пытаясь вернуть себе чувство реальности и пока только понимая, что чудовищно в нем ошиблась. Кай посмотрел меня с затаенным весельем в глазах и задорно щелкнул камерой.

— Я тебе ничего не должен. У тебя был миллион возможностей все остановить… Но ты наслаждалась. Тебе понравилось. И вчера вместо того, чтобы уйти, ты побежала за ублюдком, который тебя похитил. Ты противоречивая, Марина. И очень слабая. Дело даже не в камере. Просто ты отказываешься двигаться сама. Ты взваливаешь себя на всех, кто тебе попадается. А когда они в ужасе разбегаются, винишь их.

— Кай, пожалуйста…

— Да, это был мой эксперимент, — перебил он, продолжая делать снимки. — Я хотел понять, что будет, если душу проявить через фотоаппарат. Хрупкая субстанция. Глазами не увидеть. А вот в элементах, деталях, срезах… начинают проступать ее грани. Это было великолепно. Но в довесок к душе идет тело. В довесок к душе идет столько лишнего — эмоции, комплексы, проблемы… Ты скажешь, что все это целое, неделимое, но это неправда. Мне уже немного поперек горла все твои излияния, но иначе не получить ее. Я — коллекционер человеческих душ. Хобби у меня такое.

— Дерьмовое хобби. И сам ты больной. Больной урод. — Я уже не могла контролировать своих слез и начинающейся истерики.

Кай зажал сигарету в зубах и сделал очередной снимок.

— Да ради бога… Называй как хочешь.

Я не выдержала и опустила голову. Надо пережить еще чуть-чуть. И сделать, как мне велели. Уходить. Внутри жгло от невероятной обиды на то, что он почему-то выбирает именно такие пути. Сколько веселой жестокости проявилось в нем в один миг… Нет, я не знаю этого страшного человека. Я не хочу его узнавать. Хватит того, что я стала жертвой его изощренных экспериментов и меня размазали так, что я вряд ли смогу вернуть хоть часть того, что считала своей личностью.

Хорошая идея — похитить человека ради искусства, вывернуть его наизнанку, провести через шок и унижение… И триумфально заснять это на камеру. Такой изобретательности только позавидовать.

— Ну, Марина… Зачем ты так сделала? — почти ласково спросил он. — Подними голову. Давай. Поднимай.

Как только в его голосе мелькнули эти властные интонации, эта чертова снисходительность… я поняла, что у меня нет таких сил, которые помогут сопротивляться. Прозвучал кодовый сигнал, и на него надо ответить.

Проклиная себя, я подняла голову, чувствуя, как слезы стекают за ворот майки и бегут по телу.

— Забавно, что ты послушна. — Как сквозь туман, проступила улыбка без лица. — Забавно, что только со мной…

Потому что я любила его — это чудовище, в чьих глазах сверкал снег и стоял вечный холод.

Но вслух я ничего не сказала. Похоже, это единственная очевидная вещь, которой Кай еще не заметил.

— Да, вот так.

Снова последовало бесконечное щелканье. Этот звук уже пробил дыру в моем черепе. Я только его и слышала. Всегда. Везде. Постоянно.

Меня продолжало трясти и почему-то сильно затошнило, желудок судорожно сжимался и разжимался.

Все, что я считала собой, разлеталось в такт щелканью. Я исчезала с табурета и уходила в фотокамеру. Мир вокруг — одна жуткая, размытая фотография…

— И на что смотреть? — глухо спросила я. — Ревущая влюбленная в тебя по уши девушка. Скучно. А ты — извращенец.