Онлайн книга «Золотая пуля»
|
– А что здесь делаешь? – Ничего. – Ничего? – Моя лошадь убежала. По снегу уходили в сторону следы копыт и длинный извилистый след волокуши. – Как это случилось? – спросил отец. Индеец пожал плечами: – Наверное, почуяла волка. Я упал. Отец помедлил, широко расставив ноги. Опустил винтовку. Бетти видела, как перекатываются желваки на его щеках. – Помочь ее поймать? – Голос отца звучал глухо. Индеец покачал головой. – Не замерзнешь тут? – Нет. На мгновение Бетти показалось, что индеец хочет что-то еще спросить или сообщить, в его близко посаженных глазах мелькнуло… Но отец упрямо дернул головой, и индеец промолчал. Глаза его погасли. – Может, он хотел что-то узнать? – спросила Бетти позже. Отец молчал. Они ехали долго, в тишине, потом отец слез с коня и пошел рядом, держась за стремя, а снег похрустывал, словно рассуждая о чем-то своем. – Виски, вот что на самом деле их интересует, – сказал отец невпопад. И Бетти подумала, что на самом деле отец индейцу не поверил, но не до конца не поверил, а осталось что-то, что его беспокоило. Точно в словах индейца, в том, как он сидел и говорил, была все же частичка правды. Или отец чувствовал, что пропустил нечто важное. Какой-то знак. Только, подумала вдруг Бетти, разве Господь будет говорить через индейца? От этой мысли ей стало неуютно, и затылок сжало, словно придавило льдинкой. Отец остановился. Бетти посмотрела в его застывшее лицо, потом сказала: – Па… – Я кое-что забыл. – Па… – Жди здесь. Он взял винтовку и патронташ, закинул на плечо и двинулся обратно, к перекрестку. Бетти смотрела ему вслед. Я все думаю, почему отец тогда вернулся. Оставил меня брести с лошадью, а сам вернулся назад, по следам. К перекрестку на Уолтон. Я думаю, он хотел помочь индейцу. Я стояла по колено в снегу и ждала его. Лошадь переступала с ноги на ногу. Становилось все холоднее. Я не знаю отчего. Когда стемнело, я перестала различать собственные руки, что лежали на шее Дюка. Я видела только силуэты, более темные, чем окружающая темнота, а потом и силуэты перестала различать, словно ослепла. В наших краях бывает погода, когда тучи надвигаются и темно даже днем. А несколько раз приходили ураганы и ослепшие воронки сосали землю и уносили с собой все: лошадей, посуду, копну сена и деревянные вилы, бутылки и пару собак. А сейчас урагана не было, но я чувствовала себя словно внутри гигантской темной воронки. Я начала замерзать. Холод подкрадывался, черный и безликий, он был везде. – Бетти. Я чуть не подпрыгнула на месте. Так мне стало страшно и жутко, что едва не умерла там, где стояла. – Бетти, это я. Я даже не сразу поняла, что это голос отца. Лошадь шарахнулась, видимо, мой испуг передался ей. – Все хорошо. В следующий момент отец шагнул ко мне. Я почувствовала, как от него пахнет холодом. И еще чем-то. Каким-то ледяным странным запахом, который одновременно был сладким и даже приятным, и мерзким, отвратительным, как вонь сырого мяса. И еще резко воняло пороховой гарью. Я вспомнила звук выстрела. Значит, мне не показалось. – Ты стрелял? – Это был волк. Я промахнулся. – В темноте я не видела лицо отца. – Пап… – Да? – Я замерзла. Отец помедлил, а потом обнял меня. Его объятия были жесткими и угловатыми, как скалы, но эта жесткость успокаивала. Хотя и не грела. Мы пошли домой. На следующий день волк задрал корову. * * * Мертвые в тот год умирали долго и мучительно. Бетти, беги. Беги, Бетти. Я расскажу вам о зле и его всесилии. Я расскажу вам о смерти. День пришел, и пришел он. Мормон, одинокий странник горных равнин, убийца жестокосердный и жестоковыйный, нераскаявшийся, но надеющийся на раскаяние, ангел, но не ангел, пуля господня и месть его, молния рукотворная и неуправляемая, рука Господа и наказание его. В общем, он пришел. С тех пор как началась оттепель, Бетти перестала плакать. Вместо нее теперь плакала капель, а когда опять похолодало, снова принималась плакать корова. Мертвая корова, хрустящая в темноте пожухлой желтой травой, замерзшей и изогнутой, как кристаллы льда. Бетти лежала в темноте, и ей казалось, что мертвая корова ходит там, где-то в темноте и выкапывает травинки из-под снега. А они с хрустом ломаются на ее огромном жестком морщинистом языке. «Пора покупать корову», – сказал отец. «На какие деньги?» – рассердилась мама. «На такие». Мама расплакалась и ушла. Следующим воскресеньем отец взял деньги, упаковал их в холщовый мешок, крепко завязал и подвесил на крепкой бечеве, которую обернул два раза вокруг пояса, между ног, чтобы обезопасить доллары. Отец ранним утром, когда из-за тумана казалось, что вокруг фермы пропал мир (Бетти подозревала, что так каждую ночь и происходит. Мир просто исчезает), подбросил дров в печку, сварил кофе в закопченном кофейнике и понес мокрое от росы седло в конюшню. Тихо заржал конь. Капли блестели на коже. Бетти шла за отцом, ступая по камням легко, как в последний раз. Отец вошел в конюшню, нырнул в темноту, как в воду. Бетти даже на мгновение испугалась. А потом приноровилась и нырнула следом. И только внутри обнаружила, что невольно задержала дыхание. Отец затянул двойную подпругу. Холод и утренний туман. Я толкнула дверь коровника и вышла из тепла в холодное утро. Горы в синеватой дымке. Рассвет на горизонте. Расплавленный металл на востоке, заливающий край гор. Если растопить в тигле свинец и заливать пули, будет так же. Или золото. Золото тоже плавится, хотя и не так хорошо, как свинец. Когда отец растопил мамину фамильную сережку, я смотрела и не могла понять. Ведь все было так хорошо. А тут такое. Вместе с расплавленным золотом утекли и хорошие времена. Отлились в уродливую форму. В форму пули. Если вы меня спросите, что я сейчас чувствую – я скажу: ничего. Холод и надежду. Ветер колеблет мои волосы, под ногами скрипит поручень, а шею сдавливает жесткая шершавая веревка. А под ногами бежит вода. Река. Да какая река, ручей, почти высохший в это время года. Я видела тонкие пластинки льда у берега, ветки, торчащие из воды. Все настолько ясно – словно не я сейчас собиралась умереть, а весь мир со мной. Впервые я видела мир настоящим. Выпуклым и красивым, как смерть. |