Книга Зимняя песнь, страница 14 – С. Джей-Джонс

– Я занимаюсь с трехлетнего возраста, маэстро.

Маэстро Антониус фыркнул.

– Дай угадаю: фортепиано, теория и история музыки, композиция, так?

– Да, маэстро.

– Полагаю, отец также обучал тебя французскому и итальянскому?

Йозеф окончательно растерялся. Помимо немецкого языка и баварского диалекта, мы совсем чуть-чуть говорили на французском, а из итальянского знали разве что музыкальные термины.

– Ладно, вижу, что не учил, – маэстро небрежно махнул рукой. – Ну, – он кивнул на скрипку в руке Йозефа, – посмотрим, что ты умеешь.

В голосе старого маэстро звучал неприкрытый скептицизм и презрение. Должно быть, он задавался вопросом, почему Георг Фоглер до сих пор не свозил своего отпрыска ни в одну из столиц, если парнишка действительно чего-то стоит.

«Потому, – с обидой подумала я, – что папа видит не дальше дна пивной кружки».

– Итак? – выразил нетерпение маэстро, видя, что Йозеф колеблется. – Что ты нам сыграешь?

– Сонату Гайдна, – слегка запинаясь, промолвил брат. Внутри у меня все сжалось от сочувствия.

– Гайдн? Нет у него ни одного путного произведения для скрипки. И какую же именно сонату?

– Н-номер два. Ре мажор.

– Тебе, очевидно, нужен аккомпанемент. Франсуа!

Рядом с маэстро Антониусом буквально из ниоткуда возник паренек. Пораженные его внешностью, мы с Йозефом едва не подскочили на месте. Трудно сказать, что удивило нас больше – красота молодого человека или темный оттенок его кожи.

– Это Франсуа, мой ассистент, – объявил маэстро Антониус, не обращая внимания на изумленные ахи публики. – К сожалению, он не скрипач, зато клавишными инструментами владеет мастерски.

От издевки маэстро мои брови невольно поползли вверх. Юноша в напудренном парике, одетый в безукоризненный сюртук из парчи цвета слоновой кости, расшитый золотом, и замшевые бриджи, напоминал скорее симпатичного фаворита, нежели помощника музыканта. Сердце кольнул страх: что вообще за человек этот маэстро Антониус?

Йозеф прочистил горло и метнул на меня взгляд, исполненный панического страха. Мы с ним репетировали в дуэте, дуэтом планировали и выступать. Я шагнула вперед.

– С вашего позволения, маэстро, я сама хотела бы аккомпанировать брату.

Только теперь маэстро Антониус заметил и меня.

– Кто это? – осведомился он.

– Моя дочь Элизабет также обучена музыке, – сообщил папа. – Прошу извинить ее, маэстро. Я лишь уступил детским просьбам.

Я поморщилась. Да, папа учил меня музыке, но не потому, что я этого заслуживала, а потому, что так было нужно для его целей. Я служила дополнением, выполняла роль концертмейстера и полноправным музыкантом не считалась.

– Настоящая музыкальная династия, – сухо заметил маэстро Антониус. – Прямо как Наннерль ^[12] и Вольфганг, а?

Папа затряс головой.

– Разумеется, мы уступим партию аккомпанемента юному мастеру Франсуа, если ты того желаешь, Антониус.

Маэстро кивнул.

– Franḉois, assieds-toi et aide le petit poseur avec sa musique, sonate de Haydn, s’il te plait. Numéro deux, majeur D ^[13].

Франсуа резким движением поклонился, подошел к фортепиано, откинул фалды сюртука, на мгновение продемонстрировав нам, зрителям, небесно-голубую шелковую подкладку, и уселся на табурет. Под откровенными и не слишком дружелюбными взглядами публики он сохранял поистине удивительное хладнокровие. Юноша положил руки на клавиатуру и кивнул моему брату, ожидая сигнала вступать.

Йозеф пребывал в смятении. Молодой человек был прекрасен: гладкое, безупречное лицо, полные губы, большие темные глаза, длинные ресницы. Чернокожего мы видели впервые, однако я подозревала, что моего брата привел в восторг отнюдь не цвет кожи Франсуа.

Я кашлянула, Йозеф вздрогнул и тут же приложил скрипку к подбородку. Щеки его пылали, взглянуть на своего визави он не осмеливался, а на его губах играла робкая, застенчивая полуулыбка.

Наконец Йозеф овладел собой и кивнул Франсуа, задавая темп взмахами смычка. Дуэт заиграл, в зале воцарилась тишина.

Полагаю, рядовой слушатель затруднился бы отличить исполнение Йозефа – или даже Франсуа – от игры любого другого профессионального музыканта. Оба брали каждую ноту точно и чисто, у обоих была грамотная фразировка. Тем не менее, если бы вы знали моего брата так же хорошо, как я, или просто любили музыку, то непременно ощутили бы, сколько понимания, сколько смысла в его исполнительской манере. Музыкальный текст Йозеф превращал почти что в человеческую речь, из нот и аккордов извлекал слова и предложения.

Основная часть публики, впрочем, относилась к разряду непосвященных, так что вскоре после начала пьесы приглушенный гул голосов в помещении возобновился. Большинство гостей вернулись к угощению и напиткам, из вежливости общаясь шепотом. Интерес к Йозефу и Франсуа проявляли немногие: маэстро Антониус, члены моей семьи и Ганс. Когда же я заметила в темном углу зала еще одного внимательного слушателя, сердце мое так и замерло.

Король гоблинов.

Он сидел среди нас – спокойно, не таясь, одетый в неброские кожаные штаны и куртку из грубой шерсти. И все же трудно было не обратить внимания на его высокий рост, стройную фигуру, необычные волосы и оттенок кожи, разительно отличающий чужака от всех нас, приземистых и темноволосых сельских жителей. Взор его прожигал меня насквозь, затрагивал самую потаенную глубину сознания, куда не мог проникнуть более никто. Рот Короля гоблинов кривился на одну сторону в желчной, язвительной усмешке.

Его присутствие опять вызвало неприятный зуд в моей памяти, царапанье тонкой лапки, напоминающей о какой-то утрате. А затем в один миг все вернулось, накрыв меня страхом: длинные пальцы и сок персика, похожий на кровь; моя сестра в алой накидке посреди зимнего леса, забытый разговор среди деревьев. Внезапно на всем свете остались только я и сестра – мы как будто застыли в текущем моменте… Время, как и память, – еще одна из его игрушек.

Я разрывалась надвое. Наброситься на него? Сделать вид, что не замечаю? И все же я боялась подойти к Королю гоблинов, признать его существование. Заговорить с ним – значит, сделать его реальным, я же хотела, чтобы он по-прежнему оставался моей упоительной тайной.

– Так, так, – удовлетворенно кивал маэстро Антониус.

Временной пузырь лопнул, до моего слуха вновь донеслись прекрасные, чистые звуки музыки, исполняемой Йозефом и Франсуа.