Книга Зима, страница 13 – Али Смит

— Я… э… не знал, брать ли вам кофе, — говорит он. — Не знал, как вы это воспримете.

— У вас есть место, — говорит он уже в поезде. — Я люблю стоять. Я могу сесть на полу, ничего страшного. Я сяду на полу.

— А, я работаю в «СА4А Энтс», — говорит он. — Это развлекательный отдел «СА4А». «СА4А». Знаете «СА4А»? Не могу поверить, что вы не слышали. Они гиганты — они повсюду. Я консолидатор по авторским правам. То есть я проверяю все виды медиа, онлайн и офлайн, фильмы, визуалку, печатную продукцию, саундтреки — практически всё — на предмет нарушения авторских прав, любого незаконного, без упоминания имени автора цитирования или использования и докладываю в «СА4А Энтс», если нахожу что-то не то или без упоминания имени автора, чтобы они могли потребовать справедливое вознаграждение или подать в суд. А если они все-таки упомянули «СА4А», я проверяю, чтобы всё было хоккей. Что? Нет, я работаю на дому. А. Ха-ха. Нет, всё хоккей означает, типа, скреплено подписью, юридически чисто. Скучать не приходится, к тому же я сам себе начальник. Рабочее время выбираю сам — хоть посреди ночи, если захочу, всё на моих собственных условиях, потому я, собственно, этим и занимаюсь. Еще это означает, что я кучу всего смотрю — всякую всячину, которой иначе не увидел бы никогда в жизни.

— Арахис? — говорит он. — То есть это означает, что вы должны носить специальную гигиеническую одежду или, если едете на поезде, всех извещать, чтобы люди с аллергией на орехи знали и не садились рядом с вами? Ах, это. Все это очень плохо для планеты. Мне совсем не нравится. Из принципа. В смысле быть тем, кто действительно заботится о нашей планете. Ну ладно, раз уж вы так говорите.

— Простите, что спрашиваю, — говорит он. — Сколько вам лет?

— И снова простите, — говорит он, — каюсь в своей старомодности, но весь этот… пирсинг? В смысле я все понимаю, но зачем так много?

— Просто я должен объяснить, что моя мать — женщина с характером, — говорит он. — Она ужасно чистоплотна, можно даже сказать, помешана на чистоте. Она немного старше, чем вы, возможно, ожидаете: она довольно поздно меня родила, и она из тех людей, что оставляют обувь за дверью. Всё чистенькое и опрятное, все чистенькие и опрятные, ну я хочу сказать, что сам тоже люблю чистоту и порядок, но ее можно назвать максималисткой.

— А зачем мне багаж? — говорит она.

— Я бы совершенно не возражала, — говорит она. — С чего мне обижаться, если бы вы купили мне кофе? А, понимаю! Ха-ха! Я люблю голяком. Вы что, покраснели? Ладно, на будущее — я люблю чистым, без всего. Сейчас мне все равно не хочется, но спасибо.

— Но вы же платите, — говорит она. — Нет, вы меня наняли, и это я буду сидеть на полу. Нет, я не возражаю. Не возражаю! Правда. Слушайте, мы можем оба… может, сядем вдвоем? Местечко возле тех сумок в проходе. Пошли? А?

— Кто это? — говорит она. — Что-что? Вы хоккеист? А, всё хоккей. Ха-ха!

— Я работаю в «Текстурированных волокнах», — говорит она. — Полдня насыпаю в упаковки арахис, а вторую половину подбираю арахис, упавший на пол, и кладу его обратно в миски. Простоять двенадцать часов за прилавком в торговом центре и никому не продать ни кусочка мыла — такой облом. Нет-нет, не настоящие орехи, а упаковочный наполнитель, так называется упаковочный наполнитель — «арахис», в общем, мы его так называем. Эти зеленые штуки, белые штуки — полистирол. Вы ошибаетесь, его перерабатывают. И там нет ничего вредного. Это совсем не так вредно, как вы думаете. Мне даже нравится. Да! Нет, это интересно, потому что… потому что они такие легкие-прелегкие, и когда их подбираешь, всякий раз удивляешься. Всегда ждешь, что они тяжелее. Даже если говоришь себе, хоть и знаешь, что они легкие, и кажется, заранее знаешь, но когда поднимаешь — сразу такая, ух ты, какие легкие, как будто взяла в руку саму легкость. Это типа как если твоя рука вдруг стала легче. Легкая, как птичьи косточки. Когда набираешь целую пригоршню, смотришь на свою руку и не веришь собственным глазам, ведь хотя ты и видишь, что у тебя полная ладонь чего-то, такое чувство, что там ничего нет.

— Надо же, а вы и правда старомодный, — говорит она. — Мне двадцать один. Вставила все по такому особому случаю. Разве у вас нет других знакомых с пирсингом? Ладно, не волнуйтесь. Выну все, как только доберемся.

— И кстати, — говорит она, — расскажите немного о той, за кого я должна себя выдавать. Как ее зовут?

Арт понимает, что за целых полтора часа ни разу о ней не вспомнил.

Шарлотта.

— Ее зовут Шарлотта, — говорит он.

Он усмехается про себя.

— Что смешного? — спрашивает девушка.

— Смешно это говорить, так и не узнав вашего имени, — говорит он. — И вы тоже не знаете моего.

— Может, имена и не нужны, — говорит она. — В любом случае я теперь Шарлотта.

— Ладно, — говорит он. — Но, если честно, меня зовут Арт.

— Что, правда? — говорит она. — Арт?

— Ну, сокращенно от Артур, — говорит он. — В честь… ну знаете, короля.

— Что за король, простите? — говорит она.

— Ну вы же не по правде, — говорит он.

— Да? — говорит она.

— Вы же знаете, кто такой король Артур, — говорит он.

— Да? — говорит она. — Если честно, меня зовут Люкс.

— Как-как? — говорит он.

— Эль-ю-ка-эс, — говорит она.

— Люкс, — говорит он. — Правда?

— Сокращенно от Велюкс, — говорит она. — В честь… ну вы знаете, окон.

— Вы выдумываете, — говорит он.

— Да? — говорит она. — Проехали. Помогите мне придумать Шарлотту. Мне нужен урок по Шарлотте.

Он говорит, что его мать никогда не видела Шарлотту. Так что Шарлотта вообще-то может быть кем угодно.

— Даже мной, — говорит она.

— Я не это имел в виду, — говорит он.

Он краснеет, и она это видит.

— Ваша Шарлотта обидчивая? — говорит она. — Слегка ранимая?

— Сущее наказание.

— Тогда зачем вам вообще захотелось привозить ее домой? — говорит она. — Почему просто не сказать родным правду о том, что она сущее указание…

— Наказание, — говорит он.

— …и что вы не хотите привозить ее и поэтому просто решили этого не делать? — говорит она.

— Если вам не нравится эта работа… э… Люкс, — говорит он (сделав паузу перед ее именем, поскольку мысленно спрашивает себя, настоящее ли это имя, или она просто сказала первое, что пришло на ум). — В смысле, я не буду настаивать, если вы передумали. Через четверть часа будет остановка, и я с радостью оплачу вам обратный билет до Лондона. Если в нашей договоренности вас что-то не устраивает.

Она тут же впадает в панику.

— Нет-нет-нет, — говорит она. — У нас ведь уговор. Тысяча фунтов за три полных дня. Что, кстати, равняется — я подсчитала — почти четырнадцати фунтам в час, а если во вторник, когда мы с этим покончим, вы приплатите всего-навсего восемь фунтов, каких-то несчастных восемь фунтов 27-го числа, в смысле если вы заплатите мне в конце тысячу восемь фунтов, то получится ровно четырнадцать фунтов в час. Что гораздо круче прежней почасовой оплаты.