
Онлайн книга «Медный король»
![]() Мальчик глазел, прислонившись к бойнице щекой. Она лихорадочно пыталась вспомнить: есть еще ход наверх? Там, где раньше были портьеры… Может быть, и это перестроили, но попытаться… – Что ты тут делаешь, баба? Женщина содрогнулась. Пара стражников смотрели сверху вниз; сам вид вооруженного человека не мог напугать ее. Она знала по опыту, что среди свирепых на вид мужчин попадаются добросердечные. – Добрые господа, я служу в замке… служила… – Что ты делаешь на галерее? В яму охота? Мальчик прижался к ней. Он был уже большой, чтобы цепляться за юбку, но слишком маленький, чтобы без страха смотреть на опоясанных мечами людей, грозящих его матери. – Добрые господа, – ее голос сорвался, – мне нужно повидать властелина. – Да ты сумасшедшая, что ли?! – Послушайте… Я привела… Этот мальчик – его сын! Она ждала чего угодно – побоев, насмешек, тюрьмы. Но стражники вдруг переглянулись и разом уставились на мальчишку. Тот готов был заплакать, но удержался. – Передать Брану? – вполголоса спросил один стражник другого. – Мало ли… – Ты не врешь? – спросил первый, нависая над женщиной. Та истово замотала головой: – Нет… Клянусь… – Глянь, он похож, – сказал второй, все еще разглядывая мальчишку. – Смотри. Мальчик тяжело дышал под их пристальными взглядами. Он был бледный, узколицый и черноволосый. – Пошли, – сказал первый. Не помня себя, почти ничего не видя, она поднялась вслед за ним по бесконечной винтовой лестнице. Они оказались в круглом зале, пустом, с блестящим каменным полом, с темной пастью камина напротив высокого окна. – Сидите здесь. Сидеть было не на чем. Женщина и мальчик стояли, обнявшись, слушая далекие звуки замка – топор, стук, скрип подъемных механизмов, приглушенные голоса, команды… Потом раскрылась дверь. Женщина рванулась навстречу – но вошел не властелин. Вошел старый человек с суровым, темно-красным лицом, с рукой на перевязи. Она смутно вспомнила его: давным-давно, в ее прошлой жизни, он звался сотником Браном. Старик перевел взгляд с ее лица на лицо испуганного мальчика. Тот отвернулся, прячась. Женщина ласково, но твердо оторвала его от себя, заставив посмотреть на старика. Старик пригляделся, и брови его съехались на переносице. По-прежнему не говоря ни слова, старик махнул рукой, приглашая идти за собой. Снова потянулись коридоры; старик ступил на платформу, дождался, пока на нее взойдут женщина с мальчиком, и дернул веревку. Ударил колокол. Платформа дрогнула и начала подниматься. Мимо проплывали окна, из который открывался вид на площадь, потом на поселок, потом на ущелье. Мальчик ничего не видел, уткнувшись лицом в платье матери. Она щурилась, припоминая: подъемники были в замке и прежде… Но таких огромных, быстрых – никогда… Где-то работники крутят ворот или шагают в колесе, их должно быть много, работа слаженная… Платформа остановилась. Женщина, смертельно уставшая от этого длинного пути, ослабевшая от волнения и страха, шла теперь, как в тумане. Мальчик брел, держась за ее руку; потянуло свежим воздухом, снова открылся день – они очутились будто в саду. Дрожали на ветру зеленые листья, увивающие решетку балкона, терпко пахли цветы, и журчала вода. – Здравствуй, Джаль. Она обернулась. Тот, встречи с которым она ждала много лет, стоял с раскрытой книжкой в руках. Его черные, глубоко посаженные глаза глядели без удивления, без гнева, без радости. Рядом в кресле сидела женщина и, не обращая внимания на вошедших, перебирала острые осколки в глубокой вазе. На пальце у нее горел бирюзовый камень. – Ты узнал меня, – пробормотала незваная гостья и низко поклонилась. – Еще бы, – сказал властелин каменного замка. – Кто здесь у нас? Он положил книжку на край стола. Подошел к мальчику, взял его за подбородок, развернул лицом к себе. Ребенок, и без того бледный, побледнел еще больше. – Уже большой, – задумчиво сказал властелин. – Что умеешь делать? – П-печорки… пасти… – В ученье к поварам пойдешь? И, не дожидаясь ответа, выпустив мальчика, обернулся к Брану: – Сотник, скажи Шлопу… Пусть распорядится. На кухне просили мальчишек в поварята. Вот пусть и учат. Женщина по имени Джаль стояла, ни жива, ни мертва. – У тебя есть еще дети? – спросил властелин. – Есть. Дочери. Две… Она смотрела, подняв лицо. Стоящий перед ней человек казался страшно, недосягаемо высоким, и столь же далеким, хотя был рядом. Казалось, протяни она руку, чтобы коснуться края его плаща, – не дотянется. Рука пройдет сквозь пустоту. – Джаль? Она молчала, сдерживая слезы. – У меня много детей, – сказал он мягко. – И все мальчики, и все похожи на меня. Скоро можно будет устраивать отряд из маленьких одинаковых гекса… Знаешь, я рад, что ты выжила. Я вспоминал тебя, честно. Женщина, склонившаяся над осколками в чаше, кинула на пришелицу быстрый холодный взгляд. Камень у нее на пальце мягко мерцал. – При кухне ему не дадут пропасть, – властелин усмехнулся. – Но если ты рассчитывала на большее, чем место поваренка, – тебе лучше забрать его. Решай сейчас… Или можешь решить позже, приехать и увезти его домой в любую минуту. Я пойму. * * * Женщина вышла, сопровождаемая сотником Браном. Мальчик плелся, опустив голову, и только в дверях обернулся на высокого страшного человека, который, по словам матери, приходился ему отцом. Сомкнулись дверные створки. – Он и впрямь на тебя очень похож, – сказала Яска. – А она кто такая? – Первая, – сказал Развияр. – Правда? Он облокотился о решетку балкона, глубоко вздохнул: – Шпионы доносят: в Империи опять мятежи на окраинах. – Отлично. Чем больше земель они соберут вместе, тем труднее будет удержать их в узде. Яска сложила вместе два осколка. Зубчатые края слились, так что не стало видно трещины. – Ты даже не спросил, как его зовут. – Кого? – Твоего сына. Он смотрел на противоположную сторону ущелья. Горбились мосты через поток, тянулись вверх извилистые дороги. Спешил, поднимая пыль, всадник с почтовой сумкой. – Мне душно, – Развияр расстегнул воротник. – Душно, потому что не воюешь? – Яска осторожно перекладывала осколки. – Потому что твои земли благоденствуют в мире, повелитель? На ее лице не было ни морщинки, но в волосах светлели седые дорожки, и нервные руки казались очень худыми. Расслышать иронию в спокойном голосе могло только чуткое, натренированное ухо. |