Онлайн книга «У зла нет власти»
— Тускло, серо и запутанно, — я поёжилась. — Противненькое место для прогулок. Максимилиан вертел в руках книгу. При солнечном свете она выглядела ещё более нелепо: из неё торчали перья и неопрятные куски пакли, зато корешок теперь горделиво поблёскивал золотом: «Чердак мира. 9861 год». Я вспомнила, как много нитей тянулось к этой книге на изнанке — и старых, и новых, и прямых, и запутанных. — Это книга-оборотень, — сказал Максимилиан. — Я видел одну такую, давным-давно, у своего деда. Это был томик романтических стихов, который превращался в лекарский справочник с картинками. На месте поэмы «Томление страсти» появлялся трактат о кровавом поносе. — Какая гадость, — сказала я. — Ну да. Мой дед был тем ещё некромантом… А эта книга давно испортилась. Не понимаю, зачем Оберон её хранил. — Люди хранят вещи, которые им дороги. — Ну да, — он кисло поморщился. — «Музей Того, что Следует Помнить»… Сборище хлама. Я неожиданно с ним согласилась. Купол Храма-Музея горел на солнце; уж сколько там хранилось ценных незабываемых вещей, и ни одна из них не помешала всем забыть Оберона. — Всё не так плохо, — я старалась не терять оптимизма. — Теперь у нас есть нитка. — Ага, — Максимилиан поморщился ещё кислее. — Будь у нас месячишко-другой в запасе, я сказал бы, что дело сделано. Я покосилась на некроманта. Он криво улыбался. — Тогда давай не терять времени, — предложила я. Будто подтверждая мои слова, на стене пропела труба — на этот раз мелодично и властно. — Пошли, — я соскочила с подоконника. — Только, прошу тебя… Пока я буду говорить с Гарольдом — не попадайся ему на глаза. * * * — Где тебя носит? — Гарольд не был злым. Просто смертельно усталым и, как мне показалось, равнодушным. Даже разговаривая, он не смотрел на меня — вокруг было множество предметов, занимавших его внимание. — Я летала смотреть на Саранчу. — Посмотрела? — Гарольд… — Нет времени для разговоров. Если решишь уходить к себе — я тебе слова не скажу. Если будешь биться — готовься. Мы наполняем бочки смолой, их придётся поджигать на лету. — Хорошо. — Ты умеешь укреплять стены? Щиты? — Мне не приходилось… — Лечить-то ты точно умеешь. За тяжёлые раны не браться, только лёгкие — так, чтобы воин мог сразу вернуться в строй. — А тяжелораненые пусть погибают? — не удержалась я. Гарольд наконец-то обратил на меня взгляд. Мы разговаривали перед воротами замка; на восток, вдоль берега, уходил последний караван беженцев. Уезжали женщины и дети. Я узнала мать Гарольда, она подсаживала на повозку каких-то рыдающих девочек. Потом наклонилась, чтобы подсадить мальчика — я узнала маленького Елена. Теперь он одет был просто, как все дети, меча при нём не было, но, когда бабушка попыталась водворить его на телегу, Елен вырвался и кинулся к отцу. — Оставь меня! Я буду сражаться! Канцлер, будто не слыша его, бубнил про морской путь, который, мол, легче и дешевле; седоусый и сгорбленный начальник стражи велел ему заткнуться. Высокая женщина в тёмном платке догнала мальчика и схватила его под мышку; я с трудом узнала жену Гарольда, которую видела всего несколько раз. Что-то втолковывая на ходу, женщина несла сына обратно к повозке; Гарольд посмотрел на них — и потом на меня. В свете полуденного солнца лицо его казалось серым. Мы все погибнем, говорили его ввалившиеся воспалённые глаза. Но мы будем сражаться до последнего. Я потупилась. Может быть, в глубине души Гарольд надеялся, что кто-то потом напишет об этом сражении героическую песню; он не знал того, что знала я. После поражения некому будет петь. Королевства не станет. — Хорошо, я буду лечить, — еле слышно согласилась я. — Постарайся вспомнить всё, что знаешь и умеешь, и хорошо отдохнуть. Они будут тут послезавтра с рассветом. — Гарольд… — Что? — Ты когда-нибудь видел эту книгу? Вокруг толпились посыльные, каждый со своим срочным делом, грохотал наспех склёпанными латами начальник ополченцев, расталкивал всех комендант. Караван тем временем тронулся. У Гарольда не было ни секунды, чтобы попрощаться со своей семьёй, а я совала ему под нос уродливую книжонку, при свете дня совершенно невзрачную. Стоило ли удивляться, что он с раздражением оттолкнул мою руку? — Хватит. Хватит докучать мне глупостями! И, отстранив плечом ополченца, зашагал к каравану. Свита побежала за ним. Я осталась стоять, опираясь на посох. Мимо проплывали повозки, рядом шли мужчины, самые храбрые пытались шутить. Я видела, как Гарольд догнал повозку, на которой ехали его родные, как обнял жену и мать. Сын бросился ему на шею, а дальше их заслонила от меня толпа. В тени опрокинутой, лишённой колёс телеги меня ждал некромант — чёрный на чёрной земле, скрючившийся по-птичьи. Не говоря ни слова, я вскарабкалась на пыльный валун. Максимилиан поднялся. Наши ладони соприкоснулись. — Всё имеет изнанку… Я увидела, как его лицо превратилось в моё, и шагнула вперёд. На изнанке воняло. Туман стоял по пояс, в сплетении цветных волокон шли люди, и удивительно было, как у них не спутываются ноги. Нитки между уходящими и остающимися рвались с треском. Звук был негромкий, но от него хотелось зажать уши. От книги в моей руке по-прежнему тянулась красная нить. Мы с Максимилианом уцепились за неё одновременно; нитка провела нас несколько шагов по направлению к замку и снова пропала в общем клубке, и выдернуть её оттуда никак не получалось. Я зацепилась ногой за какую-то петлю и упала в туман. Поднялась, отряхиваясь, пытаясь отдышаться. Люди на изнанке были измождённые, белые, они шли, будто не замечая меня. В какой-то момент мне показалось, что они мёртвые — ходячие мертвецы… — Выходим, — сказал Максимилиан, и я была ему благодарна. Секунда — мы снова стояли под солнцем, грохотали в отдалении колеса, кричали люди, плакал ребёнок… — Лена! Я обернулась. Принц Александр, которого всё Королевство считало сыном Оберона, тоже изменился и постарел. — Ваше высочество, — я поклонилась. — Кто это с тобой? Некромант?! Максимилиан криво улыбнулся: — Доброе утро, принц. Я торопливо встала между ними. Не хватало ещё здесь выяснять отношения. — Ваше высочество, — я смотрела принцу в глаза, — принцесса Эльвира уехала? Принц посмотрел мне за спину. Я обернулась. Рядом с Максимилианом стояла принцесса, на ней было ярко-бирюзовое, кружевное, вызывающе праздничное платье. |