Книга Ключи ушедшего бога, страница 67 – Юлия Фирсанова

Я и сама почувствовала, как немного свободная в стратегических местах одежда натянулась почти до предела. Нет, моя прежняя, Катина, пышная фигурка не вернулась, скорее где-то посередине застыла. Ни вашим, ни нашим. Ну и ладно, зато не доска с парой пупырышков, которую все никак откормить не получалось.

— Ты-то как, принц, живой? Не зашибся? — заботливо переключился с расспросами на Филю болтливый щитовик.

— Н-нет, — почему-то в замешательстве шлепнул губами Филя и разревелся.

— Эй, а ты чего? — подскочил Кирт к принцу. — Где, что болит?

— Я… я… я… — трижды начинал и только на четвертый раз, набрав полную грудь воздуха, наконец выпалил Фиилор: — Я больше не парень!

— А кто? — удивленно хрюкнул щитовик.

— Девица, — капризно надул губки и обвел всех нас полными слез глазищами принц, или вернее будет сказать — принцесса.

Мы пригляделись и охнули. Отвердевшие за дни странствий черты лица юноши снова преобразились, исчез кадык на шее. На нас смотрела девушка, а не маскирующийся под нее парень. Вроде внешность все та же, но приобретшая дополнительную хрупкую изящность, не позволяющую спутать Фиилору с парнем Филькой.

— Вот так сварили артефакты Ушедшего, — крякнул Керт.

— Ну Ольрэн и заварил нам кашу, — ошарашенно поддакнула я.

Следом пришла пора удивляться еще сильнее.

— О, привет, куколка, парни! Снова вы?! Чего звали? — весело осведомилось знакомым (слышала раз, но не забуду никогда!) голосом пространство.

Прямо сапогами в багряных углях костра проявился откуда-то, вообще непонятно откуда, он. Очень молодой мужчина — или еще юноша? Из тех, которых обычно называют «молодой, да ранний», с такой наглой физиономией, каковая либо просит и регулярно получает кирпича, либо носится обладателем с полным на то правом. Правом силы. Этот, кажется, таковое имел и был способен его доказать всем. И пусть он не сиял радугой, как котел с бирюльками, но в то же время сиял чем-то таким, отчего долго смотреть на него становилось больно. Вдобавок гость оказался похож на нашего преображенного жреца, как племянник на дядюшку. Светло-русые растрепанные волосы, глаза голубые с ярко-синими лучиками, цинично-любопытная ухмылка, тонкий нос, подвижные брови и неустанно кривящиеся в косой усмешке губы.

— Снова мы? — первой отозвалась я за потерявших дар речи друзей. — Мы вообще-то никого не звали.

— Имя прозвучало, условие соблюдено, замки открыты, я явился во плоти, — чуть скучающе, будто влом ему было повторять всякую возвышенную белиберду, провозгласил парень, объясняя нам истинный смысл варки металлолома.

— Ольрэн? — недоверчиво выпалил Кирт.

— Не, бабка его двоюродная, — огрызнулся собеседник, и в сине-голубых глазах мелькнула тень раздражения.

Он окинул беглым взором нашу все еще валяющуюся в траве компанию, насмешливо фыркнул, изучая Фиилора. Остановил взгляд на Шерифе и, изумленно вскинув брови, присвистнул:

— Тебя я прежде не видел! Надо же, потомок, пусть и служивший Всеотцу. Крови пробужденной — серебряная капля, но сойдет. Как удачно, можно самому больше в это тухлое болото не соваться, а тебя на хозяйстве оставить.

— Вам тут привет передавали: зеленоглазый мужчина с кофе, рыжий волосатый из кабака, черноволосый с гитарой у холодильника и… наверное, это приветом не очень считается… красавчик с бирюзовыми глазами и летающими кинжалами, — неизвестно почему брякнула я, вспомнив блуждания в лабиринте и странных типов, щедро раздающих напитки, колбасу, хлеб и колюще-режущие предметы.

— О, неужто дядюшки нарисовались? Мой лабиринт порой шутит, из гостевого режима в личный сам переходит, все настройки сбивая. Домой, что ли, заглянуть на днях… Стало быть, вы трое, — щелкнул языком Ольрэн и уставился на меня и Дабл-Кей с новым интересом, — в моем лабиринте прогулялись, выжили и посвящение прошли. Ага, метки прикрыли, но не стерли. Молодцы.

— Мы ничего не понимаем, — разродился очень своевременным откровением наш немногословный Керт.

Жрец пребывал в прострации после обвинения в родстве с богом еретиков, Филя в трансе осмысливал свою половую идентификацию, а щитовик нашел, что и как сказать, чтобы болтливый загадочный гость снизошел до объяснений.

Ольрэн хмыкнул, потер подбородок, скрестил руки на груди и, покачиваясь с пятки на носок в пылающих углях, таки разродился снисходительной лекцией-пояснением. Пока слушала, я поняла, почему боги в наш глобальный квест по сбору ключей не вмешивались и сейчас не особо лезли. Полагаю, им было стыдно, насколько может быть стыдно таким созданиям.

В незапамятные времена Ольрэн собрал нескольких знакомых свободных богов без личных «подшефных» миров и предложил им, выражаясь земным языком, обкатать идею развития магического мира с монорасовым населением. Согласились семеро. Ага, они самые, известные под кодовыми именами Первоотец, он же Всеотец, Первоматерь, Дагонт, Вадер и прочие стихийники — Транк, Айхор и Соита.

Поначалу все шло бойко и весело, боги как-то ухитрились поставить на проход в мир фильтр, который… нет, не обладал избирательной пропускной способностью, гораздо лучше — он преобразовывал плоть вошедших, придавая им людское обличье. Людское население, как оно водится, плодилось и размножалось. Основывались и рушились королевства, люди играли в солдатиков и иные игрушки. Боги играли людьми. А вот потом возникли терки: семеро решили продолжить эксперимент, окончательно затворив все дверки-щелки в мир не только на уровне физическом, но и в сфере духа, чего никогда не делали даже в урбанизированных мирах. Там, напротив, эти последние двери порой распахивались во всю ширь.

Ольрэн рьяно возражал против глобальной изоляции, твердил, что замкнутого цикла не получится и рано или поздно варево в закрытом котле либо стухнет, либо выкипит, спорил, доказывал, ругался. Его категорически не желали слушать.

«Глупость же!» — мелькнула у меня мысль при рассказе о намерении богов изолировать «мировую бурду». Я сразу вспомнила вино в больших бутылях в бабкином сарае. Вместо крышки на бродящее сусло всегда перчатку резиновую натягивали. От газов она быстренько распрямлялась и раздувалась. Да только постоянно держать такую «крышку» никто бы не стал: большую часть времени, пока сусло бродит, в него трубочка газоотводная сунута, и пузырьки в банке с водой побулькивают. Случалось, перчатки срывало, варево взрывалось, если с рецептом не угадаешь или передержишь. Так то винишко домашнее, а не мир. В нем небось взрыв помощнее случиться может. Бурление-то ни на минуту стихать не должно, если мир живой.

Словом, внять Ольрэну экспериментаторы не пожелали. Тогда автор изначальной идеи обматерил, так сказать, всех, хлопнул дверью и ушел. Причем ухитрился уйти таким образом, что дверь снаружи мстительно запер не только для человеческого населения, а и для богов. За что боролись любители садистских экспериментов, на то и напоролись.

Видимо, оказаться по ту сторону двери испытатели при божественных титулах совсем не желали, оттого и озлились массово на Ушедшего, чуть ли не анафеме его предали в своих храмах. Как уж они его в личных беседах между собой крыли — об этом история, стыдливо краснея, умалчивает. Злились-злились, а лучше не становится. Мало-помалу, поначалу совсем незаметно, а потом все быстрее и быстрее, боги оглянуться не успели, как «варево в горшочке» действительно «протухло».