Онлайн книга «Перстень Андрея Первозванного»
|
– Это как раз было накануне Пасхи. Тогда ее, конечно, мало кто отмечал, но все-таки около церквей собирались старухи с куличами. Я погуляла и поехала к Гале. Она тогда снимала комнату недалеко от Измайловского парка. Было уже около полуночи, в метро почти пусто. Напротив меня в вагоне сидел какой-то мужчина, я на него даже и не глянула бы, но он все время чем-то шуршал. Вижу: он развернул целлофановую обертку и читает газетные вырезки. И вдруг поднял глаза и увидел, что я на него смотрю. Я, конечно, сразу отвернулась, но он уже, наверное, что-то себе возомнил, потому что смотрел на меня так… я думала, дырку проглядит! Ну, конечно, я была очень, очень хорошенькая! – В голосе Алины Яковлевны появились нотки нежности. – Такая пикантная, современная. И одевалась замечательно. Помню, у меня были таки-ие ажурненькие чулочки – с ума сойти! Но при этом, – добавила строго, – держалась очень сдержанно, на мужчин даже не смотрела… Мне стало страшно от его взглядов. Еле дождалась своей станции, но на эскалаторе он стал рядом. Я вообще чуть не умерла от ужаса! Но он ушел вперед, и наверху я его уже не видела. Вышла – пусто. Ну думаю, слава богу! А мне надо было идти по узкой дорожке между домами. Я все время оглядывалась, добежала кое-как до Галиного подъезда. И тут он на меня накинулся! Ударил, схватил за горло, затащил в подвал… Я, конечно, хотела кричать, но он выхватил нож… Вот там, на полу, в подвале, я и рассталась со своим девичеством! Алина Яковлевна закрыла лицо ладонью. После паузы продолжила: – Он меня живую оставил – спасибо и на том. Ушел – я валялась без памяти. Потом очнулась уже под утро, начала подниматься, слышу – что-то хрустит. Смотрю – вот эти вырезки в целлофане. Я их чисто машинально сунула в сумку, думала, может, с их помощью милиция… – Ты заявила в милицию? – перебила Альбина, и мать остро, опасливо глянула на нее. Отвела глаза: – Да нет… постыдилась позориться. А через месяц, когда поняла, что беременна, уже поздно было заявлять. Хотела сделать аборт, конечно, а врач сказал: детей больше не будет! Ну, я и подумала: может, найдется добрый человек, возьмет с ребенком. Не нашелся, нет. Зато… вот ты… Альбина кивнула: – Спасибо, что не сделала. Если честно, ей хотелось сказать: «Ну и зря не сделала! Зачем я тебе? И ты права: я вообще никому не нужна». Но говорить этого, конечно, было нельзя. Поэтому спросила о том, что волновало всю жизнь: – А он был кто? Какой? И получила наотмашь: – Уголовник какой-то. В сапогах, телогрейке – прямо сейчас с лесоповала! А воняло от него – я тебе передать не могу… Надо же, а? Как бумажки сохранились, непонятно. Думала, давно выкинула это дерьмо, так ведь нет! Но уж больше их тут не будет. Она подняла коробку с мусором и вышла в коридор. Альбина сделала было движение вслед – но только махнула рукой. Ею вдруг овладела странная апатия. Да… воистину – меньше знаешь, лучше спишь. Образ того подводника-летчика-геолога, который постепенно соткался из прежних выдумок матери и всегда незримо присутствовал на обочине ее сознания, рассыпался прахом и был унесен ледяным ветром реальности. На этом месте появился невысокий, с опасным прищуром темных глаз, человек, сжимающий в руках нож. «Какой-то уголовник!» Альбина усмехнулась, подавляя слезы. Ну не ирония ли судьбы?! Она зачата после изнасилования. Неудивительно, что мать потом всю жизнь ненавидела мужчин… и собственную дочь. И первый опыт общения с мужчинами для этой самой дочери тоже был – насилие? Это что – какое-то роковое проклятие? И ей судьба прожить жизнь одинокой, сторонясь этих чужих, мерзких, у которых у всех в мыслях одно и то же, одно и то же?.. Она привскочила с воплем, когда чья-то рука крепко взяла ее за щиколотку. – Опять спишь? – В кабину заглядывал водитель. – Трелевочник подошел. Похоже, скоро вся эта бодяга кончится. Альбина выглянула. По-прежнему мутное небо, а на часах… О боже, четвертый час! Однако «вся эта бодяга», похоже, и не собиралась кончаться. Опять они втроем сидели в кабине «Газели» и смотрели, как трелевочный трактор зацепил С-100 и вытащил его на берег. Лихо развернулся… и левая гусеница его слетела. Альбина закрыла глаза. Да неужто Сатана столь мелочен, что решил в Страстную субботу поизгаляться над теми, кто везет незамысловатые подарки изгоям мира сего, несчастным зэкам?! – Надо было пересесть в трактор, – сказал отец Афанасий мечтательно, словно на райское видение, глядя на берег, где вспыхнул костер. – А машина? А благотворительный груз? – в один голос воскликнули Альбина с водителем, и священник пристыженно замолчал. Может быть, потому, что две черные фигуры, беспорядочно метавшиеся перед огнем в попытке водворить гусеницу на место, больше напоминали все-таки видение ада, а не рая. …А рай на земле, как выяснилось, все-таки существует! Он скрипел и скрежетал вратами, ангел (не с огненным мечом, но с автоматом) преграждал в него вход и придирчиво проверял документы. Рай был надежно огражден от внешнего мира и даже от неба – сетками, решетками, колючей проволокой. Альбина была так измучена, что даже не ужаснулась собственному кощунству: это место мучений многих людей она сравнила с раем! Но главное, что там было тепло и сухо. Толстая, уютная женщина куда-то повела ничего не соображающую Альбину. В убогом, полутемном помещении пахло дезинфекцией. Попросили подождать в коридоре. Альбина стояла, чуть пошатываясь, и смотрела на стену, где висел плакат: толстый зеленый дракон с надписью на брюхе: «СПИД» – задумчиво смотрел на худенького человечка. Пожалуй, жертве ничего не грозило: она выглядела полудохлой и без всякого СПИДа, а глаза у зеленого дракона были такие добрые-добрые… – Посторонитесь, девушка, – сказал кто-то сзади. Альбина отшатнулась. Человек в форме провел мимо нее узкоплечего парня, который придерживал спадающие брюки и негромко постанывал. Парень скрылся за маленькой дверкой с буквой М, конвойный остался в коридоре. – Это что, больной? – с сомнением спросила Альбина. – От здоровья не лечат, – пожал плечами конвойный. Альбина кивнула. На самом-то деле она хотела спросить: «Это что, заключенный?» Как-то так… запросто, без кандалов, без дула в спину… Еще раз огляделась, пытаясь воскресить в себе чувство священного ужаса. Она в тюрьме! Ну, предположим, не в тюрьме, а в колонии, в ИТУ № 18, – но все-таки! Однако санчасть была похожа на любую заштатную больничку в эпоху кризиса, то есть находящуюся в традиционно бедственном состоянии. – Пошли, дорогая, – сказала появившаяся толстуха. – Душ хочешь? И баиньки, да? – Да… – эхом отозвалась Альбина, засыпая, чудилось, еще за полчаса до того, как свалится в постель. Во всяком случае, она совершенно не помнила ни душа, ни чая, ни процесса укладывания. |