Книга Пробуждение Зеркала, страница 46 – Елена Ворон

Дэсс тоже заглянул — с опаской, готовый мгновенно прянуть назад.

СерИвы сидели на полу, с ног до головы опутанные сетью. Тут же в кресле помещался поджарый человек, который держал в руке парализатор. Держал небрежно, стволом вниз. Однако похоже было, что выстрелить он успеет быстрее, чем Дэсс — моргнуть. У стенки стояли два металлических ящика — очевидно, именно в них СерИвов доставили в студию.

— А ну вас к дьяволу! — княжич попятился. — Что за дурость?

— Эта «дурость» принесет тебе миллион, — огрызнулся Кинч. — Или два.

— Ни хрена она не принесет, — процедил человек с парализатором. — Во-первых, надо снять сеть. Во-вторых, одна из них — СерИвка, она охотничьи песни не поет. — Он говорил как должно: СерИвка.

Заинтересовавшись, Дэсс опять глянул за перегородку. Два опутанных сетью мохнатых тельца показались одинаковыми, отличить СерИва от СерИвки он не смог. Грязно-желтые клубки с коричневыми разводами.

— Ну так снимайте чертову сеть! — раздраженно фыркнул Кинч. — Орсон! Для чего вы тут сидите? Деньги получать или смотреть за серивами?

— Ваши парни отказываются работать без сети, — возразил «смотритель» по имени Орсон.

— Вздор! Снимайте.

— Нет уж, Натан, позвольте, — вмешался самый старший из операторов. — Так дело не пойдет.

Они начали препираться, а Дэсс разглядывал СерИва и СерИвку. С виду — безобидная шерстистая мелюзга. Может, зря болтают, что их песни опасны для людей? «Смотритель» сидел с безучастным видом, ожидая, чем закончится спор. Любопытство взяло верх над страхом, и Дэсс шагнул за перегородку.

— Зачем притащили серивку, если она не поет?

Орсон перевел на него взгляд холодных голубых глаз:

— СерИвки поют куда лучше СерИвов. Но — другое.

— Какое?

— Любовные песни. Они заменяют им постельные ласки.

— А ты их слышал?

— Слыхал. За такие песни умереть не жалко. Хотя думаю, уже ничто не заставит эту СерИвку запеть, — закончил «смотритель» мрачно.

Когда наконец распутали и сняли сеть, СерИвка повалилась на пол и застыла; ее жизнь угасала, и даже Орсон не знал, как ей помочь.

* * *

— Я одного не пойму: отчего СерИв в студии не спел Кеннивуата-ра? — заметил княжич, пересказав сон. — Убил бы всех и сбежал со своей подругой.

— Боялся, — пояснил Мстислав, обращаясь скорее к миллаушу, чем к Дэссу. — Парализатор в умелых руках быстрее любой магии. А Орсон — профи.

Княжич зашипел сквозь зубы.

— Охотник на СерИвов? Это он достал тебе мальчишку со снежным лишаем и девушку с лунной лихорадкой?

— Он самый. Не злись. Я слушаю твой следующий сон.

* * *

Дэсс постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел к отцу. Рабочий кабинет господина Донахью был обставлен, как роскошная гостиная. Рабочего тут — богато украшенный стол да универсальный компьютер. А кругом — мягкие кресла, диван, ковры, скульптуры, дорогие безделушки, мозаика на потолке, витражи, зеркала. Господин Донахью оторвался от работы, поглядел на княжича и нехотя свернул изображение на экране.

— Ну, что на сей раз? Снова денег?

— Нет, — Дэсс плюхнулся в кресло, по привычке развалился было, но спохватился и подобрал ноги. — Говорят, у меня скоро день рождения.

— Наверно, брешут, — холодно усмехнулся господин Донахью.

— Скорей всего, — поддакнул Дэсс. — Но болтают, будто мне исполняется двадцать четыре.

— Вруны.

— И то правда, — снова согласился княжич, желая подольститься к отцу.

— И что ж? Ты приволок список подарков, которые намерен стребовать?

— В общем, да. — Княжич на одном дыхании выпалил: — Мне нужна серивка, чтоб пела любовные песни, и телохранитель из твоего института.

Господин Донахью откинулся на спинку кресла, побарабанил пальцами по столу. Осведомился:

— Луну с неба не хочешь?

— Серивка — не луна, — возразил Дэсс. — Вон их сколько — кишмя кишат. А телохранитель — вообще смешно говорить…

— Обхохочешься, — подтвердил раздраженный господин Донахью. — Про серивок забудь. Чтоб я слова такого не слыхал! Не хватало нам осложнений с князьями да с полицией.

— У Рики есть, — возразил обиженный княжич. — И к его отцу тоже одна ходит. Поют так… Рики от восторга заикается. И денег они берут гроши. Дешевле портовых путан.

— Норман, по дешевке сбывают товар краденый либо с дефектом. Это первое. Второе: объясни, на кой ляд тебе сдался телохранитель.

— Нужен. Вдруг меня похитят? И потребуют выкуп?

— Я за тебя и горсти серивских медяшек не дам, — господин Донахью усмехнулся углами губ, давая понять, что он шутит. Может быть, шутит. — Попадешься — мне расходов меньше.

Княжич стоял на своем:

— Я хочу иметь телохранителя. Твоей выделки. Чтоб от меня — ни на шаг, глаз не спускал…

— Холил бы и лелеял? Пылинки сдувал?

— Допустим, сдувал бы.

— Дожили, — с театральным изумлением выдохнул отец. — Великовозрастный обалдуй возжелал материнской любви и заботы! Женись — дешевле выйдет.

— Тебе что — денег жалко?

— У меня лишних нет. А у тебя завелись?

— Чертовы песни, что мне Кинч навязал, уже дали пятнадцать тысяч. А в будущем…

— Да-а, — с важным видом качая головой, перебил отец. — Пятнадцать тысяч — серьезные деньги. Покроют расходы на роту телохранителей.

— Что насмехаешься?! — вспыхнул Дэсс. — Жадишься — так и скажи. Я возьму кредит…

— Эк приперло-то. Норман, в чем дело?

Дэсс опасался откровенничать с отцом. Однако иметь телохранителя экстра-класса настолько хотелось, что он, пересилив себя, пробормотал:

— Жениться проку нет. Мать от тебя ведь ушла. А я хочу, чтоб был человек, который не предаст. Чтобы в огонь и в воду… по первому слову… по взгляду…

— Ты дурак, — спокойно отозвался господин Донахью, — но к этому я уже привык. А вот что ты дурак с сантиментами — для меня новость.

* * *

Третий сон был совсем короткий и грустный.

* * *

— Не уходи, — безнадежно бубнил Дэсс, подпирая стену в материнской спальне. — Мама, не уходи. Пожалуйста. Я больше не буду так шутить.

— Не будешь, конечно, — соглашалась мать, укладывая коробочки с украшениями. Ее черные волосы переливались в солнечном свете всеми цветами радуги; эти переливы Дэсса всегда завораживали. — Отец не позволит шалить и шутить, — продолжала она. — Вот вы с ним вдвоем заживете… Не жизнь — сказка!

Дэсс был уже большой мальчик и знал, что канючить и плакать стыдно. Он все равно канючил: «Мама, не уходи!» И вытирал скатывающиеся по щекам слезы, стараясь, чтобы она не заметила. Она не замечала, потому что не смотрела на него. И тоже стирала что-то со щек.