Онлайн книга «Авантюрист»
— Не вертись — не отвертишься… Замок развалился, имение оскудело — или ты от хорошей жизни бродяжничаешь? Чего ты по миру искал, не моё, конечно, дело, но что приволок петлю на шее — это заметно… Не сразу и не всякому глазу, но видно, Ретано, отметили тебя от щедрот, давай рассказывай, а байки я и сам выдумывать могу… Я поморщился — слишком уж ярко бил отражённый зеркалами свет. Слишком уж резко. Господин маг был чересчур волен в выражениях. Ретанаар Рекотарс никогда не «бродяжничал». Он странствовал инкогнито. Хорошее слово «инкогнито», покрывает все неизбежные шероховатости, вот только больно уязвимо для болтливых языков… Черно наблюдал, как я пытаюсь сообразить, кто и где меня разоблачил; он заранее был уверен, что все мои попытки тщетны. — Оставь, Ретано. Тебе нет смысла меня обманывать. Я тебе нужен, а не ты мне… Выкладывай. Я вполне мог раскланяться и уйти. Но за пазухой у меня лежал круглый деревянный календарь: с первого взгляда кажется, что дней в году полным-полно, но для человеческой жизни всё-таки недостаточно, даже если не принимать во внимание уже истёкшие две недели… Я остался. Солнце, по моим расчётам, давно клонилось к западу, но зеркала всё ловили жадной поверхностью горячие полуденные лучи, и всякий раз, когда в своей повести я хотел чуть-чуть отступить от действительности, язык отказывался мне повиноваться. Зеркала грубо и прямолинейно высвечивали правду, подавляя и отсекая всё остальное; мне не удавалось приукрасить рассказ ни единой выдуманной деталью. Ловко устраиваются господа маги, но тем не менее выкладывать бритоголовому Черно все подробности последнего приключения не входило в мои планы. — Эту часть рассказа мы пропускаем, — говорил я небрежно, не отводя глаз, — пропускаем, как не имеющую отношения к делу… Черно морщился, но молчал. Я не стал посвящать его в историю со сборщиком налогов, смолчал о тюремных вшах и о предложении, с которым обратилась ко мне Тиса по кличке Матрасница, но в остальном мой рассказ был довольно подробным, и, доведя его до конца, я испытал нечто вроде облегчения. Черно Да Скоро сидел, навалившись подбородком на сплетённые пальцы. Глаза его сделались совсем узкими, будто прорези маски. — Ещё раз, подробно. Что он сказал? Я вздохнул. Речь Судьи по-прежнему помнилась мне до последнего слова. — «Дорожка твоя в тину, Ретано, — начал я с отвращением. — Ты уже в грязи по пояс — а там и в крови измараешься…» Ну, здесь небольшой пропуск, а затем… — Никаких пропусков! — рявкнул Черно, и на бритом черепе прыгнули солнечные блики. — НИКАКИХ пропусков в тексте Приговора, неужели не ясно?! Я заколебался. События повернулись совсем не так, как я рассчитывал — но, сказав «а», следует помнить и о прочих буквах алфавита. Явившись к лекарю с непристойной болезнью, поздно краснеть и утаивать симптомы. — «Сборщик податей, — выговорил я через силу, — повесился на воротах, кто-то скажет — поделом, но смерть его на тебе, Ретано. Ты тот же разбойник — где лесной душегуб просто перерезает горло, ты плетёшь удавку жестоких выдумок. Год тебе гулять. По истечении срока казнён будешь… Я сказал, ты слышал, Ретанаар Рекотарс. Это всё». Минуту в ярко освещённой комнате было тихо. Черно не смотрел на меня — глядел в сторону, шевеля губами, с сомнением морщась, будто решая в уме сложную арифметическую задачу. — Так что? — не выдержал я наконец. — Ничего, — отозвался Черно с неожиданной беспечностью. — Ты, понятно, хочешь, чтобы никакие Судьи над твоей душой не стояли, а? У меня внезапно перехватило дыхание. Слишком легко прозвучали эти слова. Слишком непринуждённо. — Никто не вправе судить меня, — сказал я глухо. — Надо будет — сам за себя отвечу… — Понимаю. — Черно кивнул. — Ты хочешь, чтобы я это сделал? Снял с тебя Приговор? — А ты можешь? — не удержался я. Он улыбнулся. Лицо его, лишённое выражения, вдруг преобразилось. Окрасилось нескрываемым довольством, тёмные глаза вспыхнули, рот растянулся до ушей. — Могу. Некоторое время мы молчали. Черно смотрел на меня, как сытый кот на обомлевшую мышь: расслабленно, с удовольствием, с какой-то даже отеческой грустью. — Я могу это сделать, Ретано… Считай, что тебе повезло. Но и мне повезло тоже — потому как даром, сам понимаешь, такие услуги никто не оказывает… — Сколько? — спросил я механически. Сердце моё трепыхнулось от радости: так просто?! Черно растянул рот ещё шире — хоть это, казалось, было уже невозможно: — Экий ты практичный… Нисколько. Отслужи. Оскорбление — как чёрствый ломоть хлеба. Так просто его не проглотишь. — Милостивый государь, — сказал я с отвращением, — заведите собаку, и пусть она вам служит. Или ваше последнее слово обращено к потомку Рекотарсов?! — А что я такого сказал? — удивился Черно. Я сдержался. В комнате снова повисло молчание; солнечные пятна лежали на потолке как пришитые. Как будто здесь, в комнате с зеркалами, время не течёт. — Странные вы люди, — пробормотал Черно, обращаясь как бы к самому себе. — Собирать чужие налоги в личине фальшивого сборщика — это вот естественно для потомка Рекотарсов… А всё прочее… — Я заплачу, — сказал я зло. — Сколько скажешь, столько заплачу… «Всё прочее» — не твоё… дело. Я хотел сказать «не твоё собачье дело», но вовремя сдержался. — Какие мы гордые, — пробормотал Черно Да Скоро, и, кажется, он был огорчён. Вся его бесстрастная физиономия как-то потемнела, и опустились кончики длинного рта. — Ладно… Знаешь, сколько это будет стоить? — Я заплачу, — повторил я высокомерно, и тогда он назвал сумму. Некоторое время я просто смотрел ему в глаза. С немым упрёком; проще всего было предположить, что я ослышался. — Сколько-сколько?! Он повторил. — Ясно, — сказал я шёпотом. — Ничего ты не можешь. Цену набиваешь, паясничаешь, ты, колдун… — Я сказал, а ты слышал, — пробормотал Черно знакомым до дрожи голосом Судьи. — Это всё. Я облизнул губы. На секунду мне поверилось, что Черно — это и есть Судья, только в другом обличье. Он усмехнулся. Узкие глаза на мгновение вспыхнули — и тогда я понял, что нет, он не Судья, но он и не паясничает. Это я ошибся — передо мной вовсе не средней руки колдунишка. Чонотакс Оро знает себе цену и назначает плату за стоящий, по его мнению, товар. Но и для меня товар ничего себе — жизнь… — Совесть имей, — сказал я внезапно охрипшим голосом. — Я столько… у меня таких денег нет. Он криво усмехнулся: |