Книга Аскольдова могила, страница 18 – Михаил Загоскин

— Эй ты, товарищ! — закричал он. — Добрый человек, послушай!

Но вместо ответа вблизи раздался шорох; потом, через минуту, вдали захрустел сухой валежник, и все утихло. Подождав несколько времени, Всеслав пустился далее, проехал мимо высокой сосны и достиг наконец опушки леса, который в этом месте окружал обширную поляну.

На самой средине этой поляны, под тенью нескольких берез, возвышалась, покрытая зеленым дерном, могила; над нею стоял деревянный крест, а подле него — молодая девушка в белом платье, похожем на греческий тюник. Тихий утренний ветерок играл цветным ее покрывалом; небрежно закинутое назад, оно то застилало ее длинные русые волосы, то обвивалось вокруг гибкого стана. Сложив крест-накрест руки, она смотрела задумчиво на могилу; крупные слезы капали из полуоткрытых глаз ее, но прелестное лицо девы было спокойно; на ее светлом челе изображалось какое-то тихое уныние, но эта кроткая печаль не походила на наше буйное земное горе.

Услышав позади себя тихий шорох, она торопливо обернулась: подле нее стоял Всеслав.

— О, не убегай, побудь со мною! — прошептал он едва внятным голосом, простирая к ней свои руки.

Девушка, которая отбежала уже несколько шагов, остановилась и устремила свой робкий и недоверчивый взгляд на трепещущего юношу.

— Чего ты боишься? — продолжал Всеслав умоляющим голосом. — И тебе-то бояться того, кто любит тебя более своей жизни!

Удивление и страх изобразились на прекрасном лице незнакомки. Она сделала Всеславу знак не подходить ближе и продолжала смотреть на него молча.

— Ах, вымолви хотя одно слово! — сказал тихо Всеслав. — Я уже слышал однажды твой голос, но ты говорила не со мною.

— Кто ты? — спросила наконец девушка. — Я тебя не знаю.

— Я Всеслав! — отвечал юноша, сделав шаг вперед.

Девушка вскрикнула от ужаса и пустилась бежать.

— Постой! — сказал с отчаянием юноша. — Постой, возьми хотя назад свое покрывало.

Незнакомка оглянулась и, увидев в руках Всеслава свое голубое покрывало, вскричала с детскою радостию:

— Так, это оно! Спасибо, добрый человек! Положи его здесь на траву.

— Но разве ты не можешь его взять из моих рук? — сказал Всеслав, сделав несколько шагов вперед.

— Из твоих рук! — повторила незнакомка с робостью. — Ты, кажется, незлой человек, — прибавила она, помолчав несколько времени, — но речи твои так чудны… Я боюсь тебя.

— Меня?.. О, если б ты знала, как я люблю тебя, то, верно бы, не стала бояться. Сколько раз я приходил на эту поляну для того, чтобы взглянуть на то место, на котором ты стояла, и молиться тому, кому ты молилась.

— Так ты не язычник? Ах, как я рада!.. Подойди, подойди — теперь я не боюсь тебя!

Всеслав подошел к девушке.

— Вот твое покрывало! — сказал он. — Но если я вижу тебя в последний раз, то не откажи мне: оставь его у меня.

— У тебя?.. На что тебе мое покрывало? — спросила с улыбкою незнакомка. — Разве ты девушка?

— Я не расстался бы с ним во всю жизнь мою: оно прикасалось к тебе, ты носила его.

— Да, и я очень плакала, когда его потеряла; мне подарила его матушка.

— А ты живешь вместе с матерью?

— Нет еще, — отвечала девушка, покачав печально головою.

— Так вы живете розно? Где же она?

— Вот здесь! — шепнула тихо незнакомка, указывая на могилу.

— Так она похоронена здесь? И ты, верно, приходишь сюда молиться ее праху?

— О, нет, я молюсь не ей, а за нее.

— Какому же ты молишься богу?

— Какому? Разве он не один?

— И ты знаешь его?

— А как же?

— Не его ли ты называла Искупителем?

— Да.

— Но кто же он?

— На небесах Он — Бог наш, а на земле был сыном Той, которую называют Пресвятою.

— А как зовут тебя?

— Я девушка, дочь Алексея, который живет в этом лесу; меня зовут Надеждою.

— Надеждою! — прервал с удивлением Всеслав.

— Имена моих сестер еще лучше, — сказала с простодушною улыбкою девушка, — их зовут Верой и Любовью.

— Надежда, Вера и Любовь! — повторил Всеслав, покачивая недоверчиво головою. — Ах, счастлив тот, кто заключает их в душе своей! Но разве это имена?.. Я вижу, — прибавил он печальным голосом, — ты издеваешься надо мною.

— О, нет, нам дали эти имена в Византии. Прежде мы не так назывались: меня звали Всемилою, а сестер моих Премиславою и Светланою; но эти имена языческие: ими грешно называться.

— Твоего отца зовут Алексеем; но кто он такой?

Этот вопрос смутил приметным образом девушку. Помолчав несколько времени, она отвечала:

— Он был прежде воином, а теперь кормится работою.

— Но для чего он живет в этом дремучем лесу?

— Он рубит дрова и продает их киевским жителям.

— И ты живешь с ним в этой пустыне? Тебе, должно быть, очень скучно?

— Да, зимою мне бывает скучно: кругом нас воют волки, ревут медведи, и на меня иногда находит такой страх, что я во всю ночь заснуть не могу; но в земле печенежской мне было еще скучнее. Вот когда мы жили в Византии, там нам было весело. Там остались мои старшие сестры. Когда они вышли замуж, то отец мой приехал сюда со мною и с матушкою; она все тосковала, прошлого года умерла, и теперь я живу с ним одна-одинехонька, — промолвила Надежда, бросив грустный взгляд на могилу.

— Но неужели ты никогда не бываешь в Киеве? — спросил Всеслав.

— Иногда, по ночам, я вместе с батюшкою хожу туда молиться.

— Но по ночам все храмы бывают закрыты.

— О, наш храм запереть не можно, — сказала с улыбкою девушка, — в нем нет ни окон, ни дверей. Да что ты меня об этом расспрашиваешь? Если ты не язычник, то, верно, приходил и сам туда молиться?

— Да где же это? — спросил с удивлением Всеслав.

— На высоком берегу Днепра, подле Аскольдовой могилы.

Всеслав отступил с ужасом назад.

— Как? — вскричал он. — Ты говоришь о развалинах этого христианского храма?

— Да. Батюшка сказывал мне, что это была святая церковь во имя чудотворца Николая. Злой Святослав разорил ее, но благодать Божия живет и среди ее развалин… Да что с тобой сделалось? Отчего ты так побледнел?

— Прощай! — прошептал глухим голосом Всеслав. — Мы больше никогда с тобой не увидимся.

— Так ты уже не хочешь приходить молиться на могиле моей матери? — сказала Надежда, потупив в землю свои кроткие голубые глаза.

— Нет! — вскричал с отчаянием юноша. — Я люблю тебя, а я не могу и не должен тебя любить: ты христианка!