Книга Дочь Великого Петра, страница 94 – Николай Гейнце

— Они могут столкнуться, — продолжал волноваться Зиновьев.

— Это уже предоставь мне… Я могу тебе ответить, что этого не случится.

— Гм… — снова издал Сергей Семенович неопределенный звук.

— Да и вообще я думаю, что дело моей сестры и ее сына — мое дело, а не твое… — отрезала наконец решительно Елизавета Ивановна.

— Оно так-то так, но…

— Никаких «но».

— Делай как знаешь, матушка.

Сергей Семенович, сказав эту привычную для него фразу, которой обыкновенно кончались все его препирательства с супругой, удалился в кабинет.

«Действительно, я сделаю вид, что его не узнал и что никогда не знал», — решил он, переодевшись с помощью своего камердинера Петра и несколько раз пройдя по кабинету.

— Глупое положение! — вырвалось все-таки у него восклицание, доказывавшее, что это решение, на которое его натолкнула его жена, претило его честной и прямой натуре.

Но иного выхода не было. Сергей Семенович смирился и сделался безучастным зрителем происходящего вокруг него.

Елизавета Ивановна Зиновьева исполнила просьбу своей сестры в точности. Императрица Елизавета Петровна не отказала в ходатайстве своей любимой статс-даме и назначила графине Станиславе Свянторжецкой день и час приема.

— Приезжай с ней, если она посвятила тебя совершенно в свое дело, — сказала государыня.

Елизавета Ивановна, по просьбе своей сестры, действительно сопровождала ее и ее сына во дворец и была принята вместе с ними государыней. Прием продолжался около двух часов, но содержание этой долгой беседы императрицы с Зиновьевой и графиней Свянторжецкой с сыном осталось тайной даже для самых любопытных придворных. Елизавета Ивановна передала о впечатлении приема своему мужу в общих выражениях.

— Ее величество добра как ангел, — сказала она, — она обещала заменить Осе мать. На днях состоится зачисление его в один из гвардейских полков. Стася уезжает обвороженная приемом государыни.

Вот все, что узнал сам Сергей Семенович. Он, впрочем, этим особенно и не интересовался. Он замкнулся в себе и старался даже при жене показать свое безучастное отношение к графине и графу Свянторжецким. Этим, казалось, он платил дань дружбе своей с Иваном Осиповичем Лысенко, прекрасно шедшим по службе и уже имевшим генеральский чин. Мысленно он даже называл Осипа Лысенко, графа Иосифа Свянторжецкого, тоже самозванцем.

Граф Иосиф Янович Свянторжецкий действительно был вскоре зачислен капитаном в один из гвардейских полков, причем была принята во внимание полученная им в детстве военная подготовка. Отвращение к военной службе молодого человека, которое он чувствовал, если читатель помнит, будучи кадетом Осипом Лысенко, и которое главным образом побудило его на побег с матерью, не могло иметь места при порядках гвардейской военной службы Елизаветинского времени.

Служба в гвардии была самая легкая. За все отдувались многотерпеливые русские солдаты. Офицеры, стоявшие на карауле, одевались в халаты, дисциплина и субординация были на втором плане. Генералы бывали такие, которые не имели никакого понятия о военной службе. Гвардия, таким образом, представляла из себя придворных, одетых в военные мундиры.

При таких условиях, конечно, военная служба не могла тяготить свободолюбивую натуру, каковой в высшей степени обладал Осип Иванович Лысенко — он же граф Иосиф Янович Свянторжецкий.

Графиня Станислава Феликсовна вскоре рассталась с сыном и уехала из Петербурга, а молодой человек отдался всецело удовольствиям столичной жизни. Обласканный государыней, красивый, статный, остроумный, он вскоре сделался кумиром дам петербургского света, душой высшего общества и коноводом петербургской золотой молодежи того времени. Сойдясь на дружескую ногу с любимцем государыни императрицы Иваном Ивановичем Шуваловым, он в то же время ухитрился быть своим человеком и при «молодом дворе», где оказывали ему благоволение не только великая княгиня, но даже и великий князь Петр Федорович.

Все это, конечно, знал Сергей Семенович, и все это заставляло его еще упорнее скрывать известную ему тайну происхождения графа Свянторжецкого и даже мысленно с осторожностью называть его «самозванцем».

Граф Иосиф Янович сам помогал Сергею Семеновичу в его сдержанности. Он являлся в дом Зиновьевых только с официальными визитами или по приглашению на даваемые изредка празднества. Но на особую близость не навязывался, совершенно погруженный в водоворот шумной светской жизни. За это ему был благодарен Сергей Семенович.

С появлением в доме Зиновьевых княжны Людмилы Васильевны Полторацкой визиты графа Свянторжецкого сделались чаще и продолжительнее. Видимо, княжна произвела на графа сильное впечатление, и он стал за ней усиленно ухаживать. Княгине Людмиле были далеко не противны возбужденные ею в графе чувства. Так, по крайней мере, казалось по ее отношениям к молодому графу, отношениям, которые, по мнению Сергея Семеновича, могли бы быть даже более сдержанными, в особенности в дни глубокого траура. Все это промелькнуло в уме Зиновьева и вылилось в восклицании:

— Ужели и это самозванка?

Он, однако, на минуту оторвался от этих дум, собрал бумаги и уехал на службу, но в деловой атмосфере присутствия роковой вопрос, что ему делать, не выходил из его головы. Он припоминал разительное сходство побочной дочери мужа его сестры князя Полторацкого — Тани Берестовой с княжной Людмилой, сопоставлял этот факт со странным поведением в Петербурге его племянницы, и вследствие этого толки дворни, о которых ему докладывал Петр, порожденные рассказами какого-то захожего человека, приобретали роковую вероятность.

— Что же делать?

Вопрос становился серьезным и вместе с тем трудноразрешимым. Как доказать самозванство княжны Полторацкой, если только это самозванство действительно, как утверждает пущенная в дворне молва, которую, пожалуй, не удержать распоряжением не болтать вздор, отданным им, Сергеем Семеновичем, сегодня утром его камердинеру Петру.

Слово что воробей: вылетит — не поймаешь. Из застольной полетит молва на улицу, проникнет в другие застольные, а из них и в палаты господ и пойдет кататься по Петербургу, осложняемая прикрасами. Может, наконец, дойти и до государыни. Сочтут его, Зиновьева, сплетником и укрывателем, и тогда, пожалуй, быть беде неминучей.

Такими мрачными красками мысленно рисовал себе будущее Сергей Семенович Зиновьев, и снова перед ним вставал роковой вопрос: «Что же делать?»

Предпринять между тем ничего было нельзя. Власти тамбовского наместничества признали тождество княжны Полторацкой с оставшеюся в живых девушкой. Она была утверждена в правах наследства после матери, введена во владение всем имением покойной. Дворовые считали ее княжной. Нельзя же было на основании сплетни, пущенной каким-то проходимцем, поднять историю, возбуждение которое еще может быть злыми языками истолковано желанием получить наследство от бездетной сестры.

Сергей Семенович решил, как и в деле графа Свянторжецкого, дать событиям идти своим чередом.