Онлайн книга «Ведьмин век»
— Горячие бутерброды, — сообщила девочка голосом, не терпящим возражений. — С томатом и луком… Всего по пять монет. Ивга позвенела в кармане мелочью. Пришла и ушла равнодушная мысль, что завтра, может быть, у нее совсем не останется денег. Даже на бутерброды… Девочка почему-то не спешила уходить. Стояла и смотрела, как Ивга жует; может быть, ждала похвал?.. — Отличные бутерброды, — Ивга выдавила приветливую усмешку. — Ты — та самая лисица, которая решила жить среди кур, — без улыбки заявила вдруг девочка. — И надеешься, что они тебя не узнают. Ивга молчала. Кусок бутерброда вдруг встал у нее поперек горла. — Лисицы не едят пшена! — торжествующе заверила ее девочка. — Ты увидишь… потом, — и она деловито взялась за свою тележку. — До свидания… Рука ее больно ткнула Ивгу в плечо; Ивга поперхнулась — но девочка уже уходила, толкая перед собой тележку с таким скорбно-торжественным видом, как будто это был катафалк на военных похоронах. * * * При въезде в город на панели экстренного вызова проснулся и замигал красный, колющий глаза огонек; Клавдий не стал брать трубку, однако предчувствие в его груди болезненно дернулось: ну вот… На площади Победного Штурма всегда было полно паркующихся машин, вот и на этот раз какой-то юркий белый «максик» загромоздил проезд своим широким гофрированным задом, и Клавдию пришлось раздраженно взвыть служебной сиреной. Поднявшись к себе, он некоторое время задумчиво изучал содержимое холодильника; потом захлопнул дверцу, поставил на огонь чайник и уселся перед телефоном. — Да погибнет скверна, патрон, — голос заместителя был профессионально хрипл, но Клавдий явственно расслышал в нем нотку искреннего облегчения. — Я искал вас, патрон… — Да погибнет скверна, Глюр… Ну? — Клавдий прилег на диван, не снимая запыленных туфель. — Эпидемия, патрон. Случаи чумы в Рянке… — Случаи — это сколько? — Десять, патрон… — Сколько?! — Десять случаев бубонной чумы, и уже три смертных исхода… Санитарный гарнизон поднят по тревоге, Рянка закрыта… Сообщение уже пролезло в прессу… — Дальше. — Самосуд. Клавдий придержал трубку плечом. На кухне все громче свистел закипающий чайник. — Где? — В Рянке паника, патрон… На главной площади. Наши люди прибыли, когда костер уже прогорел. — Очень жаль, — голос Клавдия сделался бесцветным и сухим. — Очень жаль, что наши люди в Рянке так нерасторопны. Погибшая? — Была ведьмой. Но… глухаркой, неинициированной, патрон. Ее причастность к эпидемии… — Аресты? — Пятнадцать человек. Куратор округа Рянка пожелал проявить рвение… Чтобы, так сказать, загладить… — Куратора округа Рянка вызвать сюда, в Вижну, — медленно проговорил Клавдий. — Преемником назначить… если я правильно помню, в этом округе работает Юриц? Заместитель помолчал. Сказал осторожно, будто пробуя каждое слово на вкус: — Вряд ли это понравится Совету Кураторов… Они и так кричат на каждом сходе, что Вижна везде сует своих людей. Клавдий усмехнулся. Его смешок хорошо слышен был на той стороне провода, и потому заместитель поспешно прикусил язык. — Всех арестованных, — Клавдий пощелкал золотым зажимом авторучки, — всех арестованных — доставить в город. Ко мне. — Да, патрон, — пробормотал заместитель чуть суетливее, чем позволяло его достоинство. Клавдий помедлил, разглядывая узор виноградных листьев за окном. Если он предчувствовал только это — что ж, ничего… Еще ничего, бывает и хуже… — Я сейчас приеду — мне понадобится очень подробная информация, Глюр. Вплоть до расположения колодцев округа Рянка… Кстати, почему вы до сих пор не сообщили, что герцог звонил? Заместитель осекся. — Патрон… Откуда вы знаете?.. — А как же, — Клавдий ухмыльнулся. — Всякий раз, когда у нас прокол… Вы ведь догадываетесь, Глюр, что все случившееся есть наш большой прокол? Да? Заместитель сглотнул — так, что было слышно в трубке: — Да, патрон. Конечно, да. (Дюнка. Июнь) …В день похорон Дюнкина сестра отозвала его в сторонку и, не сводя воспаленных ввалившихся глаз, попросила: — Имей совесть, Клавдий. Ты ведешь себя так, будто Докию любил ты один. Он осел, будто от удара обухом. И кивнул. Три дня слиплись в одни бесконечные сутки. Трижды наступала ночь; он отвечал на какие-то вопросы, а за спиной у него переглядывались, переговаривались приятели, однокурсники и вовсе незнакомые люди: «Это тот мальчик, с которым она была в тот день на пляже. Это тот мальчик…» — Она не могла так просто утонуть! Она плавала, как… Она не могла!.. — Успокойтесь, Старж. На теле нет следов насилия. Ее погубила простая судорога. Простая. — Клав, ну ты, это самое, не убивайся так… Пойди вот, экзамен сдай, отвлечешься… — Клав, ты, это, прости, но вы с ней хоть раз, это… были?.. …Потом он дождался, пока опустеет кладбище. Люди, еще недавно бывшие скорбной процессией, теперь понемногу тянулись к выходу; один только Юлек Митец отстал, растерянно оглядываясь в поисках Клава. Не нашел, бегом догнал ребят — подавленных и возбужденных одновременно. Дюнкиной матери уже не было видно — за ней захлопнулась дверца машины… Все эти люди перестали интересовать Клава много часов назад. «Иметь совесть» — значит быть последовательным в своем эгоизме. Вечерело. Сильно, густо, тяжело пахли увядающие цветы. — Дюнка, — сказал он, опускаясь на колени. — Дюнка, я хотел сказать тебе, что мы поженимся после экзаменов… Не прогоняй меня. Можно, я тут посижу? Мягкое закатное небо. Примиряющие голоса цикад. — Дюнка… Он не нашел слов. Возможно, он хотел сказать, что непростительно привык к ее любви. Что слишком часто позволял себе высокомерно отмахиваться — приходи завтра. Что она была для него наполовину вещью, наполовину ребенком. Что он не знает, как себя наказать. И поможет ли самое страшное наказание… И тогда он сказал то, что счел нужным. Что считал единственно правильным и естественным. — Дюн, я клянусь тебе никогда и никого, кроме тебя, не любить. Ветер ли тронул верхушку темной кладбищенской елки? Или Дюнка, смотревшая оттуда, бурно завозмущалась, затрясла мокрыми волосами, возмущенно вздернула заострившийся нос? |