
Онлайн книга «Ведьмин век»
![]() Она искренне удивилась: — Почему? Потому что он был сожжен сударынями его, ведьмами? — Нет, не поэтому. Ценой его жизни, видишь ли, была жизнь матки. А сжечь и меня могут — не фокус… Брезгливое выражение наконец-то сошло с ее лица. Она впервые за долгое время взглянула ему прямо в глаза: — Не надо так говорить. Он пожал плечами: как хочешь. Внизу, там, куда упиралась лестница, пронзительно скрипнула дверь. В проеме стояла сухонькая женщина с ведром и тряпкой; взявшись было за привычную работу, она вдруг замешкалась и принялась вглядываться в стоящих высоко на площадке. Как будто не веря своим глазам — уж не Великий ли Инквизитор?.. — Все не хотелось об этом думать, — признался Клавдий тихо. — Но мне придется встретится с маткой… как и Атрику Олю. Но я, видишь ли, в отличие от него совершенно не уверен, что сумею ее уморить. Уборщица продвигалась верх, тщательно вылизывая тряпкой одну ступеньку за другой. — Атрик Оль тоже не был уверен, — сказала Ивга чуть слышно. Клавдий вдруг испытал благодарность. Может быть, за эти слова. А может быть, то было запоздалое признание ее самоотверженности, потому что работа этой ночью была опасной и тягостной, а накануне его сотрудница пережила, по-видимому, серьезную личную драму… — Ивга. Расскажешь мне… про Назара? Она наклонила голову. Упавшие рыжие пряди закрыли от него ее лицо. — Мне хочется помыться, — сказала она вместо ответа. — Смыть с себя… Он понял ее раньше, чем она договорила. И понял, что ему уже давно хочется того же самого — смыть с себя эту ночь. Содрать со шкуры события последнего месяца, хоть на пару часов, но забыть о сгоревшем театре, опрокинувшемся трамвае и окровавленном цирке. О собачьих глазах Федоры, ледяном голосе герцога и тени ведьмы-матки, неспешно наползающей на Вижну и на мир. Возможно, и Атрик Оль ощущал нечто сходное, покупая дом в предместье, желая «возделывать лилии»… — В окружении пчел, гудящих над соцветиями, — сказал он вслух. Взял Ивгу за руку и побрел к лифту. * * * Дорога заняла полчаса — все это время они спали на заднем сидении. Клавдий уснул мгновенно и глубоко, а Ивга дремала, время от времени тычась лицом в стекло и с трудом приподнимая веки. Какие-то огороды, дома, улицы предместья… Таксист притормозил на развилке, подумал и повернул вправо; дорога ушла из-под колес, теперь это были две изрядно заросшие колеи в окружении росистой некошеной травы. Таксист остановил машину перед темными облезлыми воротами, гордо возвышающимися среди остатков завалившегося забора. На воротах приколочен был новенький знак: «Ул. Речная, 217». Клавдий, чьи глаза никак не желали раскрываться, неторопливо отпер ворота ключом на гремящей связке; Ивга ждала. Это казалось старинным, а оттого весомым и уважаемым обрядом — непременно отпереть ворота, стоящие, в общем-то, средь чиста поля. У подгнившего деревянного столбика имелся красноголовый, полускрытый травой гриб. Скрипучие створки приоткрылись. Одна из них тут же повисла на последней уцелевшей петле — что не помешало Клавдию галантно пропустить Ивгу вперед. В доме пахло застоявшейся сыростью. Метнулась со стола зазевавшаяся мышь; к грохоту упавшей кружки присоединился мелодичный звонок. Ивга вздрогнула; Клавдий вытащил из кармана телефонную трубку. — Глюр… нет, не желаю слушать. Знаю… У меня двадцать часов. Нет. Считай, что на это время я умер. * * * Река пряталась, утопала в островках камыша, в низких скрюченных ивах. У берега обнаружился мосток, полуразвалившийся, как ворота и как сам дом; Клавдий прихлопнул камнем опасно торчащую головку ржавого гвоздя. — Холодно, — сказала Ивга с нервным смешком. — И вода холодная тоже… — Вода теплая, — возразил Клавдий серьезно. По противоположному берегу, свободному от камышей, но зато илистому и топкому, бродили белые гуси. — У меня купальника нет. — Тоже мне невидаль — голая ведьма… — Не смейтесь. — Хорошо, я отвернусь. Гусей ты не стесняешься?.. Ивга бросила одежду на мосток. Опасливо косясь на Клавдия, демонстративно глядящего вдаль, подобралась к краю доски и заколебалась было — трухлявый мосток, оскорбленный ее сомнениями, попросту взял да и подломил подгнившую доску. Ивга, взвизгнув, плюхнулась в реку. Чисто. Прозрачная вода, обнимающая чистое тело. Чистое, до родинки, до волоска… Она нащупала ногами дно. Дернулась от прикосновения водорослей, встала, поправила волосы. Гуси сбились в стайку и неторопливо форсировали реку. — Смотри, они сюда плывут, — с беспокойством сказал Клавдий. — Ну и что? — Я их боюсь, — в голосе Великого Инквизитора ей послышалась искренняя озабоченность. — Гусей? — Плывут же, заразы!.. Ивга опустила лицо в воду. Открыла глаза; мир сделался неверным и расплывчатым, прикосновение водорослей больше не казалось противным, а вокруг Ивгиных бедер кружилась стайка мальков, вспыхивая время от времени резким серебряным сполохом. Она выпрямилась, стирая воду с лица. Инквизитор — вот это действительно зрелище, Великий Инквизитор в полосатых плавках — сидел на краю мостка; незагорелая кожа его бросала вызов своей белизной — вызов лету, солнцу и множеству морских курортов, которыми владеет, как говорят, вездесущая контора верховной Инквизиции… А мелкие клерки, небось, уже всю шкуру прозагорали, подумала Ивга с внезапным возмущением. — А говорят, что у мужественных людей волосатая грудь. И ноги… — Вывод? Я не мужественный или я ноги брею? — Вывод — брешет молва… Инквизитор неуверенно пожал плечом: — Это комплимент? На правой стороне груди у него белел полукруглый шрам. Ивга знала, что точно такой же, но только меньше, имеется и на спине; она хотела спросить, откуда — но в последний момент прикусила язык. Хорошо быть бестактной, но не до такой же степени… По небу плыл самолет — серая иголка, тянущая за собой белую нитку шлейфа; гусиная стая безмолвно пересекала отражающееся в речке небо, и белую реактивную стрелку пересекала тоже. Хоть здесь справедливость, подумала Ивга, прикрывая глаза. Есть в жизни мгновения, когда гуси равняются в чем-то с самолетами… — Я хочу быть гусем, — сказала Ивга шепотом. — Гусыней… с красными лапами. Плавать… все лето. Есть траву… А потом пусть и режут. Потому как какой смысл дожидаться зимы?.. — Рыжая гусыня, — Клавдий чуть усмехнулся. — Лисой родилась… Гусиная стая повернула к мостку — осознанно, определенно. — Это ко мне, — сказал Клавдий упавшим голосом. — Меня с детства гуси не любят… И его сиятельство господин герцог — изрядный гусь — в первых рядах… |