Онлайн книга «Пещера»
Машина миновала перекресток, потом еще один и, наконец, остановилась перед красным светофором. – То есть? – выдавил наконец Раман. – Его закроют по соображениям общественной морали. Если он будет таким, каким вы его задумали. – Откуда вы знаете, каким я его задумал?! Павла… – Оставьте Павлу в покое. Она не шпионит в мою пользу… если вы подумали об этом. Неужели вы полагаете, что стоит спрятаться за кисейной кулисой – и вас уже не видно?! На вас висит смерть этого мальчика – а он умрет если не сегодня, так завтра. Вы прете напролом, не видя и не слыша ничего вокруг, не задумываясь, что в случае выхода спектакля таких самоубийств может быть тысяча… Десятки тысяч… Человек не может днем думать о Пещере! Это разрушает психику, вам до сих пор не ясно?! – Моя психика до сих пор цела, – сказал Раман угрюмо. – Надолго ли? Некоторое время в салоне машины стояла полная тишина. Потом Кович сподобился разжать сцепленные зубы: – Вы мне угрожаете, егерь? – А вы думаете, у меня нет для этого оснований? Я боюсь, подумал Раман удивленно. Я действительно его боюсь… И мой сааг боится тоже. – На моей памяти, – сказал он глухо, – по соображениям общественно морали спектакль закрывали лишь однажды, в театрике-студии «Эротиада»… Там по ходу пьесы происходило изнасилование девушки павианом, причем павиан, кажется, был настоящий… из цирка… Тритан молчал. Машина катилась по брусчатке вниз – до театра оставалось три квартала и две минуты езды. – Раман… вы великолепный режиссер. Вы можете сделать нам всем такую гадость… ну какого черта вы заставляете меня опускаться до этих угроз?! – Вы действительно сломали человеку шею, швырнув его головой о землю? Машина свернула, объехала клумбу и аккуратно притормозила перед служебным входом. Двадцать ноль-ноль. – Тритан, и вы действительно думаете, что мир, где сааги по ночам не жрут сарн, хуже, чем… Тритан обернулся. Кович вздрогнул, встретившись с ним взглядом. – Да, Раман. Я не думаю – я знаю. И сделаю все, чтобы это знание утвердить… Вас ждет разочарование, тяжелый удар и творческая депрессия. А потом вы воспрянете и, возможно, порадуете почитателей новой «Девочкой и воронами»… – Тритан… Идите на фиг. Он выбрался из машины и тяжело зашагал ко входу, и тяжело вошел в зал, опустился за пульт и мертвым голосом скомандовал начало прогона; радист включил музыкальный фрагмент, и из-за кулисы вышла Лица. И спустя десять минут Раман уже сидел, подавшись вперед, полуоткрыв от напряжения рот. Это было ТО, ЧЕГО ОН ХОТЕЛ. Это наконец-то рождалось; Лица вела свою роль непринужденно и точно, Алериш чуть заикался, ритм не надо было поддерживать искусственно – он рождался сам. Сволочи, думал Раман, закусывая губу, захлебываясь поднесенным ассистенткой кофе. Какие сволочи. Наконец-то. Наконец. * * * Она брела переходами, бесцельно спускаясь с яруса на ярус, путаясь в ниточках звуков, в густой бахроме отзвуков. Круглые уши на макушке напряженно подрагивали. Она не хотела ни воды, ни мха. В далеких закоулках Пещеры было тихо, мох глушил шаги, она чувствовала себя слепой. На широких переходах, где слишком много носов ловило запахи и слишком много ног ступало по охотничьей тропе – там она была зрячей, но яркий мир был миром смерти, миром враждебным. Она брела дальше и дальше, ей встречались водопои и пастбища, но она искала другого. Она сама не знала, чего. Места, где ниточки звуков все до единой чисты и безопасны? Места, где только шорох мха и шум воды, и возня личинок в мокрых щелях, а больше ничего? Места, где нет скалистого потолка? Где обрываются ходы, где звуки летают не тонкими лоскутками, а широкими волнами, где, не умея ни от чего оттолкнуться, звуки истончаются сами по себе? Она не знала. * * * Павлин отпуск по болезни закончился. Отпуск по случаю свадьбы закончился тоже; Раздолбеж счел возможным позвонить лично и сообщить госпоже Нимробец… то есть госпоже Тодин, что в отделе свободно место третьего режиссера молодежных программ. Конечно, госпожа Тодин не имеет еще достаточного опыта и навыков – однако ей необходима перспектива для роста, а к тому же, жалование третьего режиссера почти в полтора раза выше ассистентского. Павла поблагодарила и попросила полдня для раздумий. Ей как-то само собой было понятно, что на телевидении ей больше не работать. Вот уже почти месяц она не выходила из дому – положение вещей, поначалу невыносимое, казалось теперь привычным. Шок от всего, случившегося с ней в последние месяцы, перешел из острой формы в хроническую. Павла целыми днями не поднималась с дивана, листала журналы и глядела в окно. Вернулся Тритан – озабоченный больше обычного; в последнее время она часто ловила на себе его странный взгляд, как бы рассеянный – но одновременно пристальный, будто оценивающий; ей оставалось только гадать, какие меры относительно нее предлагает принять Триглавец и каким образом ему, Тритану, удается эти меры нейтрализовать. Хотя, может быть, Триглавцу до нее давно нет дела? И у нее просто мания преследования, легкий психоз?.. Тритан выслушал ее молча. Она ни на чем не настаивала и ни о чем не просила, а просто передала разговор с Раздолбежем. Тритан сказал без улыбки – в последнее время он вообще редко улыбался: – Я хотел бы, чтобы ты жила нормально. Полноценно. Как прежде. Павла усмехнулась. Слова «как прежде» ее позабавили. – Я думал об этом, Павла… И не только я об этом думал. Пойдем. Влюбленным свойственно время от времени возвращаться на место, где они впервые встретились. Потому Павла даже засмеялась, когда черная машина отвезла их с Тританом в старое их место – в Центр психологической реабилитации. Первый, кто встретился им на пути, был Дод Дарнец; Павла благосклонно ему кивнула, ведь если бы не Дарнец, вешавший ей лапшу на уши в кафе-стекляшке посреди телецентра, если бы не та историческая беседа – их встреча с Тританом могла бы… Да ну, сказал внутри нее насмешливый голос Рамана Ковича. Состоялась бы, будь уверена. Тритан хотел выйти на тебя – и вышел, а орудием его мог служить хоть Дарнец, хоть тот плешивый экспериментатор, Борк, хоть кто угодно еще… – Тритан, это ведь ты велел Дарнецу меня завербовать? – Я, – отозвался он без колебаний. – В моем лице – Познающая глава. Голос Ковича внутри Павлы рассмеялся. Но Познающая глава так и не собралась на мне жениться, укоризненно напомнила она поселившемуся в душе цинику. |