Книга Синдром выгорания любви, страница 19 – Людмила Феррис

— У нас места в дефиците, — говорила Кристина. — Только одного вывезут на кладбище, а уже шестеро за воротами стоят. Каждый своего пихает.

— Кто кого пихает? — не поняла Юля.

— Ой, у нас тут все сложно. У Антонины свои списки.

— Понятно, что здесь очередь.

— Ничего тебе не понятно, и не надо понимать. Фонд тут один появился, «Старость в радость», тоже мышкует вокруг нашей Антонины. Все хотят денег.

— Каких денег?

— О-о-о-о! А еще в тюрьме сидела! Или врут люди?

— Не врут, — Юлька потупилась. Она все время забывала о своем «криминальном прошлом».

— Ну, чтобы старушка или старичок тут оказались, нужно постараться.

— Взятку дать?

— Нет, это все по-другому называется. Например, взнос в благотворительный фонд или желающие могут ремонт в палате у своих родственников сделать.

— И что, много таких желающих?

— Достаточно! Ты в других домах престарелых не была. У нас по сравнению с ними — конфетка. С памперсами, кстати, тоже проблем нет.

Фонд — это интересно, это, наверное, разнообразило финансовые действия Котенковой. Надо пособирать информацию об этой структуре, а пока надо обязательно встретиться с медсестрой Ниной, которая дежурила в ту злополучную ночь, и снова искать подходы к Глафире Сергеевне. Случай неожиданно представился сам собой — новенькая жилица Генриетта упала с кровати.

— Черт тебя дернул вставать, — ругалась Кристина, когда они вместе с Юлей поднимали женщину с пола.

— Пить захотела, голова закружилась, — слабо отвечала старушка.

— Не лежится вам, — все не успокаивалась Кристя.

— Я посижу с ней, иди, — Юля села на край кровати. — Что же вы, Генриетта Наумовна, так неосторожны?

— Да случайно все вышло. Извините.

— Это вы меня извините, что не дала вам воды. Вы в следующий раз кричите погромче, я обязательно подойду.

— Можно подумать, воду тут разносить начнут. Не дозовешься вас, — с кровати раздался голос Глафиры.

— Ну неправда, я, когда работаю, все время лишний раз сюда забегаю. Имя у вас необычное — Генриетта.

— Да что же необычного, родители так назвали, говорили, что означает оно «благородная красавица». Я правда в молодости хороша была, кавалеры просто толпой за мной ходили, — старушка лукаво зажмурилась, вспоминая далекие дни. — Да, все поменялось вокруг, теперь вместо поклонников — больничная койка, на которой даже не могу удержаться. Остается только жить воспоминаниями, это теперь и есть наша жизнь, — в ее словах была мудрость, которая открывала пространства времен, от которых захватывало дух и начинало биться сердце. Генриетта словно сама находилась в другом месте и в другом времени.

— Что толку от ваших воспоминаний, — недовольно сказала Глафира. — Ну что мы все тут прошлое толчем?

— Вам не нравится ваше прошлое? — с улыбкой спросила Генриетта, и Юля наблюдала за их разговором с интересом. — Я люблю возвращаться в то время, когда я была молодой, когда меня любили и любила я. Вы помните хорошее, а все плохое вычеркивайте из памяти, и станет легче.

— Не надо копаться в прошлом, ни к чему хорошему это не приведет! — уверенно произнесла Глафира Сергеевна. — Мы тут с вашей предшественницей тоже все прошлое вспоминали, она истории рассказывала из своей жизни.

— Смешные истории?

— Почему смешные? Жизненные. Она парикмахером работала, модным мастером была.

— О, знаю я этих парикмахерш! Создания без особых заморочек.

— Не знаю, о ком вы, а Паша была интересным человеком. Ей, между прочим, клиентки доверяли, дружили с ней. А одна женщина, — она перешла на шепот, — даже мужа своего убила. Она мне рассказывала, хорошая такая семья была, и вдруг раз — и убила.

— Значит, было за что убить!

— Да вы, может, и слышали! Она говорила, что красивый такой мужик был, видный. Об этом весь город судачил.

— А фамилия у него какая была? — спросила Юлька.

— Гулько его фамилия. Мне Паша много раз эту историю рассказывала.

— А-а-а-а, это тот, что из торга? — небрежно спросила Генриетта. — Он всегда подозрительными дамочками был окружен.

— Почему подозрительными? — не выдержала Юля.

— Да потому, что это ненормально, когда мужчину везде сопровождают хорошенькие женщины, — назидательно сказала Генриетта. — Слишком большие соблазны.

— Это правда, того и гляди какая-нибудь молодушка привяжется, — Глафира снова вспомнила свою семейную драму.

— А что, Прасковья Петровна дружила с женой Гулько?

— Да там какая-то мутная история была, один раз она мне так рассказала, другой раз по-другому. Да и вообще, за неделю до смерти она заявила, что дух Гулько к ней приходил. Нервничала она в тот вечер, уснуть не могла.

— Господи, что же мертвые не успокаиваются! — всплеснула руками Генриетта. — Зачем к бедной женщине приходить?!

— Мне вот и кажется, что неспроста она погибла. Убили ее.

— Ну, скажете тоже! — удивилась Генриетта. — Она на пожаре погибла. Когда меня сюда заселяли, подробно об этом рассказали.

— Ну, это все так думают. Она пошла посмотреть, кто там по коридору ходит. Зачем ей было в другой отсек тащиться? У нее, между прочим, ноги больные.

— А что, по ночам тут кто-то ходит?

— Не знаю я, только теперь за свою жизнь опасаюсь.

— Вам-то чего бояться? Вы же не были парикмахершей?

— Но мне Паша слишком много рассказывала, мы с ней довольно долго в палате прожили. Она была дамочкой с секретом, все у нее были намеки и недомолвки.

— Она все свои секреты унесла с собой, — вставила Юля. — Мне кажется, вам нечего бояться.

Глафира пожала плечами.

— Может, и нечего, только предчувствия у меня нехорошие и состояние тревожное.

— Это синдром пожара, — уверенно заявила Генриетта. — Это пройдет.

— А еще у нее роман тут был.

Генриетта оживилась.

— А что, здесь есть подходящие мужчины?

— Кто ходячий и не в маразме — подходящий.

— Очень интересно. Теперь, я понимаю, кавалер свободен? Или он будет тосковать по своей бывшей избраннице? Я так и думала, что дом престарелых — это не приговор, — оживилась Генриетта.

— Да здесь от тоски кидаются в отношения. А какие отношения, он еле слышит, она еле ходит, а все туда же, — осуждающе говорила Глафира.

— А кто был ее избранником, если не секрет? — спросила Юля.

— Да дед один, Петр Петрович. А тебе зачем?

— Да ни за чем, просто. Жизнь продолжается.