Онлайн книга «Живи и радуйся»
|
– И сейчас будет есть, – добавил кто-то. – Дед у него не из бедных. – Теперь тебе в самую пору с Марфиным Пашей схлестнуться, – продолжал свое Степа. – Хватит, – вступился, наконец, за меня Кольша, – в другой раз. Видишь, дышит, как загнанный жеребенок… – Ладно, отложим, – согласился Степа, махнув рукой. Интерес ко мне сразу пропал. Ребята заговорили о своих деревенских делах. Лишь один мальчишка, которого Степа назвал Пашей Марфиным, нет-нет да и бросал на меня быстрые взгляды, как бы оценивая, и в душу закрадывалось что-то тоскливое, съедающее все то теплое, что открылось мне в новом знакомстве. Уж я-то знал, что борец из меня аховый и те две победы были случайными и, когда придется схватиться с крепким, словно сбитень, Пашей, более сильным, чем я, все и раскроется. С тихой тревогой я робко прилег рядом с Кольшей. – Чего не искупаешься? – спросил он тихо. – Стыдишься? Я кивнул. – Тут стыдиться нечего, – услышал нас Степа, – все свои. – Коля-я, Леня-я, – услышал я крик, – пошли обедать! – Это Шурка зовет, – понял Кольша, поднимаясь, – пошли, наотдыхались. Воды еще качать на полив из колодца… – И я с вами, – отряхивая штаны, сказал Степа, – по пути, и кишка кишке бьет по башке. Поглядев еще раз на зеркало пруда, как пояснил Кольша, вырытого казной еще до революции, я зашагал, как можно бодрее, чтобы не отставать от старших, и немало удивился, когда заметил, что и Паша Марфин идет за нами, держа некоторое расстояние. Мое частое оглядывание не осталось без внимания: Степа остановился, поманил преследователя рукой. – А ты куда? – Он преградил Паше ход. Крепыш не ответил, но в его глазах не было и тени робости. – Язык проглотил, – поддел его Степа, – тоже мне, силач, увидел городского и поджилки затряслись. – Да пусть идет, – встрял Кольша, потянув Степу за рукав. – Тропы не жалко… Но, когда Степа свернул в свой двор, а мы двинулись дальше, Паша направился за нами. – Ты к нам, что ли? – поинтересовалась Шура. – К вам, – с беспечной серьезностью кивнул навязчивый попутчик, – хочу посмотреть, с мясом вы щи едите или нет. Шура закатилась задорным смехом, и Кольша заулыбался. – Если с мясом, то бороться с Ленькой не будешь? – понял он Пашу. – Не знаю, – искренне сознался тот, – я-то пустые ем… Никакие приглашения деда, матери, наши не смогли завлечь Пашу за стол. Так и просидел он на ящике, у дверей, пока мы обедали. Когда стали убирать со стола, Паша поднялся и, ничего не сказав, ушел. Какие он сделал выводы, было непонятно. – Это Таи Марфиной парнишка? – спросила матушка у деда, когда Паша промелькнул мимо кухонных окон. – Её. – Дед поглаживал лихо загнутые на концах усы, щурился по-доброму. – Какой упрямый, а ведь вряд ли сыт. – Не в этом дело, – дед полез за кисетом, – ты же знаешь, что по старому обычаю, в крестьянстве, детей вместе со взрослыми за стол не пускали, а отец его – Максимка строгих правил был мужик. Так что – тут воспитание, – последнее слово дед произнес с оттенком некоего уважения и замолчал. – Почему был? – В глазах матери мелькнула тревога. – Месяц на фронте, а уже бумага в совет пришла – без вести пропал… Дед еще что-то говорил, а мне вспомнился отец, его веселое лицо, васильковые глаза, крепкие руки, ласковый голос, и глухая тоска тиснула встрепенувшееся сердечко. 2 – Вставай, сынок, – будила меня матушка, – к тебе новый друг пришел, у ограды ждет… Я вскочил и подбежал к окошку: на траве-мураве, развалившись, лежал Паша Марфин. Стало как-то радостно оттого, что он объявился, и робко – вдруг бороться затеет… С необычной поспешностью и тревожными мыслями натянул я штаны и рубаху. Плеснув несколько раз на ладонь холодной воды, зачерпнутой кружкой из ведра, и выпив стакан молока, выскочил на лужайку. – Ну ты и спишь, – без всякого приветствия встретил меня Паша, – идем играть. – Не дожидаясь ответа, он развернулся и побежал трусцой по тропинке через широкое поле, разделяющего окраины двух смежных улиц. Он был босиком. Вообще, обутых ребятишек я в деревне не видел и несколько стеснялся своих легких сандалий. Низенькая избушка без чердака, обмазанная глиной, глядела двумя маленькими окнами на улицу. Через короткие сенцы с земляным полом мы прошли в полумрак Пашиного жилища. Сумрачно, прохладно. Под ногами тканые половики… – Это Анютки Знатковой сынок? – услышал я низкий женский голос, еще не успев разглядеть находившихся в избушке людей. – Ее, – ответил другой голос, позвучнее. Тут я и увидел двух женщин, копошившихся у какого-то громоздкого сооружения из деревянных стоек и поперечен, длинный хвост тканой дорожки, тянувшийся среди этих устройств, и силился понять, чем они занимаются. Паша между тем по-хозяйски прошмыгнул куда-то за печь и попросил: – Мам, дай по пирогу, мы играть пойдем за избушку. – Так бери под полотенцем, на листу, что на припечке… – Мужик-то ее тоже там? – снова прозвучал высокий голос. – Где ж ему быть… И тут Паша толкнул меня под бок и обдал хлебным запахом: – Пошли! В сенях, на бегу, я почувствовал, как новый друг сует мне в руку что-то мягкое и понял – пирог. – Попробуй, с ягодой, – устремляясь на яркий свет, произнес он. Рот раскрылся как бы само собой: сладко, душисто, вкусно – таких пирогов я раньше не ел. Все так же – бегом мы вынеслись на бугор, за избушку. У глухой ее стены были нагорожены какие-то игрушечные строения из досок и железяк, и Паша опустился подле них на колени. – Это МТС, – пояснил он, – тут всякая техника. Я вглядывался в разбросанные как попало железки и ничего похожего на мою обмененную на свистульку машину или нечто подобное не находил. – А у вас кто еще есть? – спросил я совсем о другом: меня занимал тот разговор, что состоялся в землянке. – Никого. Тятьку на фронт забрали, а бабушка давно умерла. – А что за тетенька? Паша махнул рукой: – Да соседка. Они с маманей половики ткут на станке пока есть время между дойками. Доярки они. Не очень-то я понял про ткацкий станок и доярок, но промолчал, чтобы не показаться смешным, мысли скользнули в другом направлении. – У меня тоже бабушки умерли, – решил я уровняться в родственном положении с новым другом, – и дедушка всего один. |