Книга Темная вода, страница 63 – Ханна Кент

Нэнс молчала. Приняв трубку у Питера, она стерла кровь с черенка, наполнила рот едким дымом.

— Ты пищог ведь не делаешь, правда, Нэнс? А Шон уверяет, что видал на своем наделе намек на пищог — камни перевернутые. Все кремни острием на пахоту смотрят.

— Проклинать нельзя — проклятье на тебя же и воротится!

Питер кивнул:

— Я, ей-богу, всегда знал, что ты добрая христианка. И ко мне ты всегда со всей душой…

— Вот и скажи им об этом, когда услышишь россказни всякие, ладно? Скажи, что во всей этой мерзости моей руки нет.

— И что Шон Линч говорит — это тоже не ты? — Он бросил на Нэнс косой взгляд.

— У Шона Линча давно на меня зуб. Да если б я ему зла желала, он бы уж сколько лет пчелами ссал и сверчками кашлял!

Питер улыбнулся, и Нэнс заметила, что во рту у него не хватает нескольких зубов. Питер сделал долгую затяжку. Потом спросил:

— А от подменыша Лихи, как думаешь, может такое быть?

— Ты им всем скажи, что мальчика я поправлю. Фэйри из него выгоню, вот мальчик и вернется.

— А сглазить нас, по-твоему, он не мог? Впору и поверить этому, Нэнс. Как тварь эта появилась у нас в долине, так несчастья и пошли косяком. То яйцо с кровью внутри, то мужик здоровый на перекрестке помрет. Говорят, зайцы принялись у коров вымя сосать. — Он хмуро взглянул на Нэнс. — Я тебе о снах своих рассказывал. Так и теперь снятся.

— Что тонешь ты, да?

— Угу. Будто я под водой, будто держат меня там чьи-то руки. Крепко держат. Будто мне уже невмочь, все внутри горит, распирает — воздуха вдохнуть охота. Гляжу я вверх, там солнце, деревья, и лицо чье-то будто вижу.

— Кто ж этот твой убийца?

Питер покачал головой:

— Не разглядеть. Но знаешь, Нэнс…

Он приподнялся, сел на вереске. Голос его упал до шепота:

— После сегодняшнего кажется мне, то был Шон.

— Худо так думать о ближнем!

Но Питер настойчиво продолжал:

— Я все понять не мог, с чего это он так на меня набросился. Точно убить хотел. А потом все думал, пока сидел у Джона с Аньей, избитый, точно шлётар ^[23]. Он знает, что я о тебе хорошего мнения, сам признался. И ежели он считает, что все беды в наших краях от тебя, весь вред, что ж, тогда… — Он откинулся назад, тронул вспухший глаз. — Тогда ему небось и пришла мысль, что тут и без меня не обошлось.

Нэнс вздохнула:

— Господь с тобой, Питер, кто на тебя подумает такое? Что ты замешан в пищоге?

— Подумают, ты меня подучила.

Нэнс вспомнился давний разговор с Кейт. Иголка, сверкнувшая в ее подоле. Как она говорила про вывороченные камни, про обход родника против солнца.

— Стоит одному на другого обиду затаить, сразу первая мысль про пищог. Чего только не подумают люди, прости их Господи!

С опаской взглянув на Нэнс, Питер выбил пепел из трубки и хотел уж вновь набить ее табаком, как вдруг замер и покосился на дверь.

— Слыхала?

Нэнс прислушалась. Звук повторился снова. Оба вытаращили глаза и переглянулись. Звук доносился со стороны долины. Женский вопль.

Казалось, его услышали все. Когда Питер и Нэнс, поспешившие на крик, добрались до проезжей дороги, по ней уже бежали мужчины. Все побросали работу, отшвырнули инструменты, оставили вожжи. Женщины выскочили из домов по Макрумской дороге, щурясь и моргая на солнце, рядом, цепляясь за материнский подол, таращили глаза ребятишки.

— Что такое?

— Ты слышал?

— Господи, нешто режут кого-то?

— С какой хоть стороны кричали?

Люди на дороге испуганно сбились в кучку. «Не выселение же, — толковали некоторые, — аренду платить еще рано». Один из собравшихся вдруг указал на бегущего к ним со всех ног мальчишку-подручного из кузницы О’Донохью: лицо перепуганное, грязные волосы облепили потный лоб.

— Помогите! — крикнул он и тут же, споткнувшись о камень, растянулся плашмя на дороге, но тотчас вскочил и помчался дальше со сбитыми коленками и размахивая руками: — Помогите!

— Говори, что случилось? — Мужчины бросились ему навстречу, ухватили за локти.

— Анья Донохью! — завопил мальчишка. — Анья Донохью горит!

Когда Питер и Нэнс добрались до дома кузнеца, во дворе кузни уже собралась целая толпа, все напряженные и встревоженные. Они исподлобья глядели на Нэнс, которую Питер тащил по камням и грязи к открытой двери дома.

— Вот Нэнс Роух, лекарка! Я ее привел! — прохрипел, плюя кровью, Питер и пихнул Нэнс в дверь. В первое мгновенье она ничего не могла разглядеть в темноте. Мало-помалу глаза различили две фигуры. Анья корчилась на полу, а муж держал ее, пытаясь успокоить.

В воздухе висел отвратительный запах горелого мяса. Подол платья Аньи был черным, обугленная ткань прилипла к ногам. Сквозь дыры в ткани просвечивала кожа — влажная, ярко-розовая, уже покрытая пузырями. Казалось, ноги женщины исполосовали кнутом. Глаза Аньи были закрыты, а из раскрытого рта несся страшный нечеловеческий крик.

— Господи помилуй! — прошептала Нэнс.

Пахло блевотиной — Джона выворачивало прямо на пол. Вид содрогающегося в рвотных спазмах кузнеца, вцепившегося в обожженные лодыжки жены, чтобы не дать ей вскочить и ринуться куда глаза глядят, пробудили остолбеневшую от ужаса Нэнс. Она велела Питеру раздобыть немного масла и потиня и дать Джону глотнуть воды.

Затем опустилась на колени.

— Анья, — заговорила она ровным голосом. — Анья… Я Нэнс. Все будет хорошо. Я здесь, чтобы помочь тебе.

Женщина все билась на полу. Нэнс ухватила ее за руки: «Тише, Анья, тише!»

Внезапно наступила тишина — Анья перестала биться и обмякла.

— Померла? — ахнул Джон.

— Нет, жива, — отвечала Нэнс. — Просто боли не выдержала. Без чувств она. Джон, Джон, слушай меня — ты должен выйти и попросить всех их разойтись. Скажи, пусть пойдут и помолятся за нее. А после надо будет, чтоб ты сходил и принес мне листьев плюща.

Джон тут же поднялся и пошел через двор, пошатываясь от ужаса.

Мальчишка — подручный кузнеца застыл у стены.

— Джон и я, мы в кузне были, слышим — крик. Подумали — убивают ее или вроде того. Вбежали, а вокруг нее — пламя. Джон стянул с кровати одеяло — и ну бить ее, сбивать пламя, пока не погасло.

— Хорошо, сообразил быстро. — Питер примолк на секунду. Потом спросил: — Глянь на ноги ее, Нэнс! Не помрет она от таких ожогов, как думаешь?