Онлайн книга «Аркадий и Борис Стругацкие. Собрание сочинений. Том 3. 1961-1963»
|
Снова заверещал сигнал. – Опять, – сказала Таня. – Пускай. Меня нет. Я помер. Меня съели землеройки. Мне и так хорошо. Я тебя люблю. Никуда не хочу идти. С какой стати? А ты бы пошла? – Не знаю. – Это потому, что ты любишь недостаточно. Человек, который любит достаточно, никогда никуда не ходит. – Теоретик, – сказала Таня. – Я не теоретик. Я практик. И, как практик, я тебя спрашиваю: с какой стати я вдруг куда-то пойду? Любить надо уметь. А вы не умеете. Вы только рассуждаете о любви. Вы не любите любовь. Вы любите о ней рассуждать. Я много болтаю? – Да. Ужасно! Он снял ее руку с глаз и положил себе на губы. Теперь он видел небо, затянутое облаками, и красные опознавательные огоньки на фермах вышки на двадцатиметровой высоте. Сигнал верещал непрерывно, и Роберт представил себе сердитого Патрика, как он нажимает на клавишу вызова, обиженно выпятив добрые толстые губы. – А вот я тебя сейчас выключу, – сказал Роберт невнятно. – Танек, хочешь, он у меня замолчит навеки? Пусть уж все будет навеки. У нас будет любовь навеки, а он замолчит навеки. В темноте он видел ее лицо – светлое, с огромными блестящими глазами. Она отняла руку и сказала: – Давай я с ним поговорю. Я скажу, что я галлюцинация. Ночью всегда бывают галлюцинации. – У него никогда не бывает галлюцинаций. Такой уж это человек, Танечка. Он никогда себя не обманывает. – Хочешь, я скажу тебе, какой он? Я очень люблю угадывать характеры по видеофонным звонкам. Он человек упрямый, злой и бестактный. И он ни за какие коврижки не станет сидеть с женщиной ночью в степи. Вот он какой – как на ладони. И про ночь он знает только, что ночью темно. – Нет, – сказал справедливый Роберт. – Насчет коврижек верно. Но зато он добрый, мягкий и рохля. – Не верю, – сказала Таня. – Ты только послушай. – Они послушали. – Разве это рохля? Это явный «tenacem propositi virum» [1]. – Правда? Я ему скажу. – Скажи. Пойди и скажи. – Сейчас? – Немедленно. Роберт встал, а она осталась сидеть, обхватив руками колени. – Только поцелуй меня сначала, – попросила она. В кабине лифта он прислонился лбом к холодной стене и некоторое время стоял так, с закрытыми глазами, смеясь и трогая языком губы. В голове не было ни единой мысли, только какой-то торжествующий голос бессвязно вопил: «Любит!.. Меня!.. Меня любит!.. Вот вам, вы!.. Меня!..» Потом он обнаружил, что кабина давно остановилась, и попытался открыть дверь. Дверь нашлась не сразу, а в лаборатории оказалось множество лишней мебели: он ронял стулья, сдвигал столы и ударялся о шкафы до тех пор, пока не сообразил, что забыл включить свет. Заливаясь смехом, он нащупал выключатель, поднял кресло и присел к видеофону. Когда на экране появился сонный Патрик, Роберт приветствовал его по-дружески: – Добрый вечер, поросеночек! И чего это тебе не спится, синичка ты моя, трясогузочка? Патрик озадаченно глядел на него, часто помаргивая воспаленными веками. – Что же ты молчишь, песик? Верещал-верещал, оторвал меня от важных занятий, а теперь молчишь! Патрик наконец открыл рот. – У тебя… Ты… – Он постучал себя по лбу, и на лице его появилось вопросительное выражение. – А?.. – Еще как! – воскликнул Роберт. – Одиночество! Тоска! Предчувствия! И мало того – галлюцинации! Чуть не забыл! – Ты не шутишь? – серьезно спросил Патрик. – Нет! На посту не шутят. Но ты не обращай внимания и приступай. Патрик неуверенно моргал. – Не понимаю, – признался он. – Да где уж тебе, – злорадно сказал Роберт. – Это эмоции, Патрик! Знаешь?.. Как бы это тебе попроще, попонятнее?.. Ну, не вполне алгоритмируемые возмущения в сверхсложных логических комплексах. Воспринял? – Ага, – сказал Патрик. Он поскреб пальцами подбородок, сосредоточиваясь. – Почему я тебе звоню, Роб? Вот в чем дело: опять где-то утечка. Может быть, это и не утечка, но, может быть, утечка. На всякий случай проверь ульмотроны. Какая-то странная сегодня Волна… Роберт растерянно посмотрел в распахнутое окно. Он совсем забыл про извержение. Оказывается, я сижу здесь ради извержений. Не потому что здесь Таня, а потому что где-то там – Волна. – Что ты молчишь? – терпеливо спросил Патрик. – Смотрю, как там Волна, – сердито сказал Роберт. Патрик вытаращил глаза. – Ты видишь Волну? – Я? С чего ты взял? – Ты только что сказал, что смотришь. – Да, смотрю! – Ну? – И все. Чего тебе от меня надо? Глаза у Патрика опять посоловели. – Я тебя не понял, – сказал он. – О чем это мы говорили? Да! Так ты непременно проверь ульмотроны. – Ты понимаешь, что говоришь? Как я могу проверить ульмотроны? – Как-нибудь, – сказал Патрик. – Хотя бы подключения… Мы совсем потерялись. Я тебе объясню сейчас. Сегодня в институте послали к Земле массу… Впрочем, это ты все знаешь. – Патрик помахал перед лицом растопыренными пальцами. – Мы ждали Волну большой мощности, а регистрируется какой-то жиденький фонтанчик. Понимаешь, в чем соль? Жиденький такой фонтанчик… Фонтанчик… – Он придвинулся к своему видеофону вплотную, так что на экране остался только огромный, тусклый от бессонницы глаз. Глаз часто мигал. – Понял? – оглушительно загремело в репродукторе. – Аппаратура у нас регистрирует квази-нуль-поле. Счетчик Юнга дает минимум… Можно пренебречь. Поля ульмотронов перекрываются так, что резонирующая поверхность лежит в фокальной гиперплоскости, представляешь? Квази-нуль-поле двенадцатикомпонентное, и приемник свертывает его по шести четным компонентам. Так что фокус шестикомпонентный. Роберт подумал о Тане, как она терпеливо сидит внизу и ждет. Патрик все бубнил, придвигаясь и отодвигаясь, голос его то громыхал, то становился еле слышен, и Роберт, как всегда, очень скоро потерял нить его рассуждений. Он кивал, картинно морщил лоб, подымал и опускал брови, но он решительно ничего не понимал и с невыносимым стыдом думал, что Таня сидит там, внизу, уткнув подбородок в колени, и ждет, пока он закончит свой важный и непостижимый для непосвященных разговор с ведущими нуль-физиками планеты, пока он не выскажет ведущим нуль-физикам свою, совершенно оригинальную точку зрения по вопросу, из-за которого его беспокоят так поздно ночью, и пока ведущие нуль-физики, удивляясь и покачивая головами, не занесут эту точку зрения в свои блокноты. Тут Патрик замолчал и поглядел на него со странным выражением. Роберт хорошо знал это выражение, оно преследовало его всю жизнь. Разные люди – и мужчины и женщины – смотрели на него так. Сначала смотрели равнодушно или ласково, затем выжидающе, потом с любопытством, но рано или поздно наступал момент, когда на него начинали смотреть вот т а к. И каждый раз он не знал, что ему делать, что говорить и как держать себя. И как жить дальше. |