Книга Приключения капитана Коркорана, страница 2 – Альфред Ассолан

— Да, они мне известны.

— Вы говорите по-английски?

— Как оксфордский профессор!

— И тотчас можете представить этому доказательства?

— Yes sir, — ответил Коркоран. — You are a stupid fellow. ^[1] Не угодно ли вам еще каких-либо доказательств моих познаний?

— Нет, нет! — поспешил ответить президент, во всю жизнь не слышавший языка Шекспира, за исключением того, что он слышал в театре «Палас Роял». — Все это прекрасно, милостивый государь… Но я полагаю, что вы знаете также санскритский язык.

— Не мог ли бы кто-либо из вас, господа, быть настолько любезным дать мне какой-либо томик Багаваты Турана? Я буду иметь честь разъяснять вам ее, держа перед собой книгу.

— Вот как? — сказал президент. — Ну а другие индусские наречия вы знаете?

Коркоран, пожав плечами, возразил:

— Да это шуточное дело, детская забава, и не более!..

Тотчас же, нисколько не колеблясь, он на неизвестном академикам языке произнес речь, длившуюся десять минут. Все присутствующие смотрели на него с изумлением, а он, окончив речь, сказал:

— Знаете ли вы, господа, о чем я имел честь вам говорить?

— Клянусь планетой, открытой господином Леверье, что я ни полслова из нее не понял! — отвечал президент.

— Это было на индусском языке. Так говорят в Кашмире, в Нипале, в Лагорском королевстве, в Аультане, Ауде, Бенгалии, Деккане, Карнате, Аалабаре, Гандуне, Траванкоре, Коимбетуре, в Аессуре, в стране Сейхове, в Синдии, Джейпуре, Одеппуре, Джессельмире, Биканине, Бароде, Бажваре, Ноанагаре, Голкаре, Бопале, Байтпуре, Долтуре, Сатарахе и по всему Коромандельскому берегу.

— Превосходно, сударь! Превосходно! — воскликнул президент. — Нам остается только предложить вам еще один вопрос. Простите за нескромность: мы обременены завещанием нашего покойного оплакиваемого друга такой тяжелой обязанностью, что поневоле…

— Прекрасно! — прервал его Коркоран. — Только говорите свободно, коротко, потому что меня ожидает Луизон.

— Луизон? — со строгим достоинством спросил президент. — Кто же такая эта молодая особа?

— Это подруга, сопутствующая мне во всех моих путешествиях.

При этих словах послышался шум быстрых шагов в соседней комнате, и вслед за тем кто-то с шумом запер дверь.

— Это что такое? — спросил президент.

— Да это Луизон приходит в нетерпение.

— Ну что же, пусть ждет! Я полагаю, наша Академия не может подчиняться мадемуазель или мадам Луизон!

— Как вам угодно! — отвечал Коркоран, взяв кресло и покойно усевшись на него, так как ранее никто не догадался предложить ему сесть, приготовился выслушать требования президента.

Однако ученый человек находился в большом затруднении, не зная, с чего начать свою речь, а это произошло, потому что забыли поставить перед ним стакан воды с сахаром, между тем всем известно, что вода и сахар — два неразлучных источника красноречия. Для исправления этой непростительной забывчивости он дернул шнурок колокольчика.

Однако никто не появлялся.

— Этот служитель чересчур небрежен, необходимо его уволить! — сказал президент и после этого позвонил еще два, три, четыре, пять раз, но все это оказалось бесполезным.

— Милостивый государь! — сказал Коркоран, сжалившись над его треволнением. — Перестаньте звонить. Этот служитель, наверное, поссорился с Луизон и убежал из зала.

— С Луизон! — воскликнул президент. — Следовательно, у этой молодой особы очень нехороший характер?

— Нет! Нельзя сказать, чтобы был дурной характер. Но надо уметь с ней обходиться. Вероятно, он грубо к ней отнесся, а она так молода, что тотчас же вспылила.

— Так молода? Сколько же лет мадемуазель Луизон?

— Самое большее — это пять лет.

— О! В таком возрасте легко с детьми управиться!

— Не думаю! Она иногда царапает, даже кусает…

— Но в таком случае, сударь, необходимо перенести ее в другой зал! — сказал президент.

— Это очень трудно! — возразил Коркоран. — Луизон чрезвычайно своенравна. Она не привыкла к каким-либо противодействиям. Родилась она под тропиками, и этот жгучий климат еще более усилил пламенность ее темперамента…

— Однако, — сказал президент, — мы уже достаточно поговорили о мадемуазель Луизон. В Академии имеются более важные дела. Я возвращаюсь к вопросам, которые я намеревался вам предложить. Вы сильной комплекции?

— Полагаю, что весьма сильной. Два раза я заболевал холерой и однажды испытал, что такое желтая лихорадка, а между тем, как видите, остался цел и невредим. У меня целы все тридцать два зуба, а что касается моих волос, прикоснитесь к ним, чтобы убедиться, что это не парик.

— Прекрасно! А силой вы обладаете?

— Как вам сказать? Немного менее чем мой покойный отец, но все же достаточно для ежедневного обихода.

Говоря это, он, осмотревшись кругом себя, подошел к окну, в котором были толстые железные пруты, и, выдернув без всякого труда один из них, согнул, как палочку сургуча, нагретую на огне.

— Черт возьми! Вот силач! — вскричал один из академиков.

— Это пустое! — спокойно возразил Коркоран. — Но если вы мне укажете тридцати шести дюймовую пушку, я охотно соглашусь донести ее до вершины горы Фурвиер.

Восхищение присутствующих начинало принимать оттенок ужаса.

— Я полагаю, вам случалось участвовать в перестрелке? — спросил президент.

— Да! Более двенадцати раз. В морях Китая и Борнео, как вам, вероятно, известно, капитан торгового судна всегда вынужден иметь на палубе несколько орудий для защиты от пиратов.

— И вам приходилось их убивать?

— Защищаясь, я вынужден был убить по крайней мере от двухсот до трехсот человек. О! Конечно, я не один участвовал в этой работе, и на мою долю пришлось не более двадцати пяти или тридцати человек, а все остальное произведено было моими матросами.

В этот момент заседание было прервано, так как в соседней зале раздался шум нескольких опрокинутых стульев.

— Это невыносимо! — воскликнул президент. — Надо посмотреть, что там происходит.

— Я же вам говорил, что нельзя выводить из терпения Луизон! Согласны вы, чтобы я привел ее сюда и успокоил? Она не может жить без меня и не в силах переносить мое отсутствие.

— Сударь! — ответил ему несколько ядовито один из академиков. — Когда у вас имеется сопливое дитя, ему почаще вытирают нос, если оно дерзкое и крикливое, его укладывают в постель, но его не приводят в переднюю здания, в котором помещается ученое собрание.

— Вы не имеете надобности предложить мне еще какие-либо вопросы? — ответил, нисколько не смущаясь, Коркоран.