Онлайн книга «Механизм жизни»
|
– Я заметила его величеству, что статус фрейлины помешает мне заниматься неевклидовой геометрией. Государь в ответ изволил напомнить, что законы королевства Датского не позволяют девицам поступать в университет. Феодализм! Вам-то, гере Эрстед, слава богу, никто не мешает изучать вашу ботанику… – Если бы! – юноша печально усмехнулся. – Знали бы вы, фрекен, какие у нас на факультете обскуранты! «Волею Божьей цветок состоит из стеблевой части, листовой и генеративной. Амен!» Мой научный руководитель уже пять лет не может добиться разрешения на экспедицию в Центральную Америку. А вдруг тамошние кактусы недостаточно благочестивы? – Отправляйтесь в Гренландию, – с невозмутимым видом предложила Маргарет. – В наш майорат Тырвен. Вся тамошняя растительность – целиком в вашем распоряжении. Карликовая береза, лишайники, голубика… И много-много тюленей. Когда отцу слишком надоедают родичи, он приглашает их на охоту – в феврале месяце. Посидим, мол, у ночного костра, побродим по леднику, звездами полюбуемся. Слыхали? У нас зимой даже спирт замерзает! На полгода хватает – ни одного надоеды… Молодые люди рассмеялись, восстанавливая нарушенный было мир. Девушка отошла от каменного зубца и шагнула туда, где, за еще одним рядом ограждений, внизу находился круглый дворик башни. Он не пустовал. Весь центр занимала странная конструкция из рычагов, кронштейнов и шестерней, в середине которой блестела сфера из серебристого металла. Не менее дюжины работников суетились вокруг, прикрепляя все новые детали. Все это напоминало хранилище яйца арабской птицы Рух. – Вначале я думал, что сие будет летать, – удрученно молвил Эрстед-младший. – Нечто вроде управляемого шарльера с трубой, как у пироскафа. Но дядя объяснил мне, что пока ни один движитель, ни паровой, ни электрический, не способен обеспечить устойчивый полет. Теперь я полагаю, что данный объект предназначен для плавания. Девушка оживилась. – Подводная лодка? Батюшка считает, что морские державы должны подписать конвенцию, запрещающую использование подводных кораблей для войны. Зато для науки такая лодка бесценна. Ничего, гере Эрстед! Когда-нибудь мы узнаем и этот секрет! – Секрет… Нагородили наши уважаемые родители секретов! Не жизнь, а древнеримские катакомбы… – Ты преувеличиваешь! – раздался сзади веселый голос. – Просто катакомбы, дорогой мой Андерс, надлежит исследовать постепенно. Не торопись, и всюду успеешь. Кстати, я тебя опять разочарую. Это – не подводная лодка. Молодые люди обернулись. Увлечены беседой, они не заметили появления на башне новых гостей. – Такой проект действительно был, – продолжал Андерс Сандэ Эрстед-старший, раскрасневшись от подъема по лестнице. – Но его величество зарубил сей замысел на корню. Именно по причине его неблагородства. Так вот, насчет тайн. Мсье Шевалье как раз начал рассказывать о своей поездке в Россию… В этот миг на каменную площадку ступил и Огюст Шевалье. Поклонившись, он невозмутимо поинтересовался: – Мне надлежит повторить все с начала? – Петербургский эпизод опустим, – смилостивился Эрстед-старший. – Что там интересного? Ничего, включая заседание филиала Общества в высочайшем присутствии… – Что тоже, признаться, выглядело тоскливо. За эти годы Огюст Шевалье поездил по свету. Он даже умудрился побывать за океаном, в Канаде и Северо-Американских Штатах. Работа у Эрстеда оказалась хлопотной, что француза ничуть не огорчало. Плохо было лишь с учебой. В Копенгагенском университете допотопных животных изучать отказывались, не веря в само их существование. Оставался Париж, где Шевалье сдал экстерном за два курса. Однако дальше дело застопорилось. Древние монстры с горькой укоризной глядели на Огюста из музейных витрин. Однако в Париже ему хватало иных забот. В каждый свой приезд он обходил математический Олимп, пытаясь добиться публикации работ Эвариста Галуа. Господа академики обещали, сочувствовали, но дело замерзло намертво. Иные светила, из Германии и Англии, даже слышать не желали о статьях какого-то «мальчишки». Шевалье недоумевал: это глупость – или нечто худшее? – А что говорят там? – спросил Эрстед-старший. – Они-то уж точно должны знать: как и когда… – Говорят, – отмахнулся Огюст. – И как, и когда. Просто я всякий раз забываю по возвращении, что именно. Я же вам объяснял: Механизм, системы защиты… Я даже не помню, скоро это произойдет или через пятнадцать лет. – Жаль. – А мне-то как жаль! Впрочем, это событие могло еще не стабилизироваться… – То есть? – не понял Эрстед. – Ну, потомки утверждают, что для обитателей хроносектора точные даты событий стабилизируются не сразу. Я, к примеру, уверен, что видел стариков Галуа у гроба сына, а мэр Бур-ля-Рена готов биться об заклад, что отец Эвариста умер за три года до того. Вот мсье Торвен поет про чижика-пыжика… А мне в Петербурге сказали, что эту песенку сочинили буквально на днях. – Вы шутите, Огюст? – Ничуть. В ней смеются над студентами Императорского училища правоведения, а оно всего месяц назад открылось на Фонтанке. Но, право слово, я не удивлюсь, если лет через сто всем будет доподлинно известно, что училище открыли не в 1834-м, а скажем, в 1835-м. – Вы верите этому? – Не знаю. Очень уж похоже на розыгрыш. – Шевалье нахмурился. – Хотя, с другой стороны, время – капризная материя. «С историей можно позволить любые вольности при условии, что сделаешь ей ребенка». Знаете, кто это сказал? – Потомок? – предположил Эрстед. – Дюма! Простите, мадмуазель Торвен, этот Дюма все свернет если не на кулинарию, так на сальности… Ну что, мне продолжать? Общество Друзей народа перестало существовать, разгромлено полицией. Судьба сберегла Галуа-младшего от тюрьмы. Парень уехал вместе со своим другом Собреро в Италию, мать и прибежище всех искусств, чтобы не мозолить глаза властям и всерьез заняться живописью. Старший брат Огюста, Мишель Шевалье, напротив, был в фаворе. Выйдя из стен узилища, он стал советником Тьера, а затем направился за океан – изучать железнодорожные и водные пути сообщения Соединенных Штатов. Поговаривали, что под этим предлогом бывший сен-симонист выполняет секретные поручения французского правительства. Именно в Америке братья и встретились. Полон оптимизма, Мишель звал Огюста на государственную службу. Отказ его огорчил. Прошлое осталось далеко позади, лишь изредка напоминая о себе. В конце 1833 года, будучи по делам в Кенигсберге, Огюст потратил три лишних дня, чтобы посетить маленький городок в соседней Польше. Там его не знали и не ждали. С трудом он разыскал пожилого ксендза, с еще бóльшим – убедил того нарушить молчание. Наконец патер Ян поверил странному гостю, и они вместе навестили кладбище на окраине. …Эту историю патер Ян вспоминать не любил. Ночь, громкий стук в дверь, растерянный голос сторожа. Старичок-инвалид молол чепуху: дескать, ключ от склепа ему пришлось выдать, потому что служба такая, но посмотреть надо, ибо здесь и до беды недалеко. Священник, когда понял, о чем речь, ахнул, схватил фонарь… |