Книга Джек-потрошитель с Крещатика, страница 32 – Лада Лузина

Катя почти увидела, как белые стены мастерской становятся красными от человеческой крови. Кровь ударила в голову. Алая злость ослепила глаза.

Невероятным усилием воли Дображанская взяла себя в руки.

— Мирослав, мы уходим, — сухо сказала она. — Так я могу сфотографировать картину?

— Я назвала свое условие. Фото в обмен на набросок. — Теперь художница поцеловала взглядом Мира. Она явно любила лишь очень красивые вещи.

— Он согласен, — решила за него Катерина. — Мир, подождешь меня здесь? Через час я вернусь и принесу пару любопытных вещиц на обмен. У меня тоже есть одно занимательное колечко… — Смертельная казнь для художницы была заменена принуждением с помощью кольца-одолень-травы. — Не сомневаюсь, оно вас переубедит.

— Катя, ты офигела во-още? Куда ты опять убегаешь? Так нельзя! Уже Мамки пришли! Где Маша? Где Мир? Присядь на минуту… — Дашины щеки раздулись, но не от возмущения — она как раз дорвалась до остывших вареников и лопала их теперь за обе щеки.

Готовила Глава Киевских ведьм так же хорошо, как и колдовала, любила повторять, что умение варить годное зелье начинается с умения приготовить борщ, а настоящий украинский борщ нужно готовить как приворотное зелье — в том и состоит его особый рецепт.

И, похоже, вареники Василиса лепила по тому же приворотному принципу.

— Акнил, хот ты ей скажи… — громко проворчала Чуб сквозь последний наспех дожевываемый вареник, — Катя, ты в окно хоть смотрела? У нас гости уже на пороге балкона!

И Катерина Михайловна понимала, что в данном случае Даша Чуб совершенно права: Башню Киевиц накрыло шерстяным колпаком, стекла балконной двери стали совершенно белыми, туман окончательно съел Город…

Но Дображанская ничего не могла поделать с собой — ее лихорадило:

— Я должна… ненадолго… Я успею вернуться на посиделки с Мамками. Ведь ко мне пришла мама. Приходила… Или она до сих пор здесь, не знаю. Я не могу пропустить встречу с ней!..

— Но бриллианты важней? — зафиналила Чуб. — Да сядь ты! — наконец прикончила вареник она. — Наша некромантка пыталась напасть на своего жениха. Точней, ее дух, поскольку она умерла. — Даша отставила пустую тарелку и с неподдельной любовью взглянула на продолговатое блюдо с жареной уткой. Любви суждено было стать взаимной. Но не сейчас. Чуть позже.

— Как умерла? — моргнула Катя. — Как именно? Когда она успела?

— Пока неизвестно…

— Известно одно: после смерти она не перестала убивать, — сказала Акнир. — Как я уже говорила, мертвые некроманты порой страшнее живых. Ирина продолжает нападать на тех, кто любил ее, — сначала на отца, теперь на Егора…

— И все-таки странно, — Катя нервозно затопталась на месте, поглядывая то на дверь, то на часы в телефоне, — если она так плоха, почему Котарбинский поначалу рисовал ее суть такой ангельской? Что он желал этим сказать? Он видел мою маму, он верно видит сущность людей. У мамы были крылья… бабочки, — Катерина взяла со стола уже подаренную Маше бабочку-брошь, внимательно вгляделась в нее и изумленно прищурилась. — И почему Ирина — утопленница, если она не утопла? Вы говорите, Водяница не знает ее.

— Ее нет среди вил, — признала Акнир.

— И что тогда значит церковь над темной водой? — спросила Катя.

— Не знаю, — ведьма смотрела на экран ноутбука, уже демонстрировавшего сделанный Катей снимок «Тайны». — В Киеве нет такой церкви. И никогда не было. Похоже на полный тупик.

— Но мы видели сами: Ирина обернулась туманом, — сказала Даша. — Что, если она все же утонула? У этой церкви, — ткнула пальцем в картинку она. — Просто эта церковь не в Киеве. И, отлетев накануне Дедóв, ее душа сразу стала туманом… И еще не прошла круговорот и не стала водой. Не успела вернуться в царство воды? Ты, вообще, в курсе, — вопросила она Катю, — что вода — переход в мир мертвых?

— Так же, как зеркало, — добавила Акнир. — Как любая отражающая поверхность.

— Как зеркало? — Катя подошла к зеркалу в полный рост, приколола брошку на лацкан пиджака, проверяя свою засомневавшуюся память.

Да, больше не было никаких сомнений: в течение дня осколок бриллианта в брошке увеличился! Втрое! Если не вчетверо…

Но как?

Почему?

Киевицы умеют выращивать бриллианты на собственной груди?

Эта новость поможет ей в моральной схватке с Викторией?

Нужно спросить у Акнир…

Но спросить и даже озвучить необъяснимую и наверняка весьма важную новость Катерина не успела.

— Я поняла! — громко вскрикнула Чуб. — Вода — мир мертвых! Ирина плавает не в воде, а в мире мертвых. Вот что нарисовал Котарбинский… Это метафора. И в ее загробном мире стоит церковь… Значит, ее душа чиста. Потому из туманного озера ее и забирает на небо ангел!

— Ее душа чиста? — изумилась столь фантастически алогичному заявлению Катя. — Мы с тобой говорим об одном человеке? Об Ирине Ипатиной — малолетке, зарезавшей на пьяную голову собственного папу?..

— Она убила своего отца, — вздохнула Маша, — полагаю, после такого поступка трудновато попасть на небо.

— Простите, о ком вы сейчас говорите? — вдруг совершенно перестал понимать ее Вильгельм Котарбинский.

— Мы с вами говорили об Ирине Ипатиной, — напомнила ему Ковалева, — убийце!

— Нет-нет, — мягко поправил ее художник, — мы с вами говорили об Ирине Ипатиной и ее убийце.

— Но вы нарисовали с Ирины «Дух Бездны».

— Вовсе нет, — твердо сказал Вильгельм Александрович. — «Дух Бездны» — не ее портрет.

— А чей же тогда? — опешила Маша.

— Ее отца. Мужчины, который приходил вместе с ней. Я сразу увидел: его душа летит в бездну… Его тащит дева с лицом Горгоны. Она — его ад. Его страх. Его боль. Но это его боль. Его чувства… Это он видит ее такой.

— Он считал свою дочь неким исчадием ада? А она им не была? Она — была ангелом? Она — не убивала его?

— Нет. Это он — убийца своей дочери. Ее губитель.

— Убитый отец Ирины убил свою дочь? — не смогла уразуметь Ковалева. — А кто же тогда убил его? Ее жених? Он защищал свою невесту?.. Погодите, но слуги ведь видели, как Ирина, живая, выбежала из дома уже после смерти отца!

— Не знаю, — сказал художник, — я лишь рисую то, что я вижу. Ее душа пришла ко мне чистой. Но теперь ей не сыскать покоя. Ей не спастись. Она попала в беду.

— Попала… — повторила Маша за ним. — Или попалась?

И вдруг закричала, согнулась пополам, от ужасающей боли, пронзившей ее, как крюк рыбака, и закричала опять, словно некто невидимый выдернул крюк обратно, вместе с мясом и кровью…