Онлайн книга «Птица в клетке»
|
– Ты сообщал в полицию? – Нет. Его лицо не выражает открытого осуждения, он все так же хмурится, но я кожей чувствую, как офицер недоволен. Мне следовало сообщить. Я знаю. Затем он спрашивает: – Где его родители? – Умерли. – Еще родственники есть? – Нет. Суровая правда, которую неприятно говорить вслух. У Джулиана нет семьи. Вообще. Кларк начинает задавать вопросы, на которые я не могу ответить. – Где работает Рассел? – Не знаю. – Где он сейчас? – Не знаю. Мне правда нужно вернуться в па… – Нет, тебе нужно ответить на мои вопросы. Я сжимаю руками голову, сражаясь с желанием выдрать себе волосы. – Я не знаю. Офицер хмурится еще сильнее – не думал, что это возможно. – Жди здесь у стены. Все трое полицейских собираются в круг, словно футболисты на поле. Они говорят слишком тихо, я не могу ничего разобрать. А перед глазами стоит картинка: Джулиан, скрюченный в чемодане, словно его с небоскреба скинули. Чемодан стоял на боку, отверстия были закрыты, но как долго? А если бы я не смог его перевернуть? Если бы вообще не пришел? Один из копов, помоложе и постройнее, поднимает голову. – Ты сегодня что-то принимал? – Что? Он подходит ко мне, прямо как офицер Кларк, пристально заглядывает в глаза и принюхивается. – Почему ты так дергаешь ногой? – Я нервничаю! И у меня СДВ. – А ну убавь тон. Сейчас же. – Извините. Ночь выдалась ужасная, а я просто хочу увидеть друга. Взгляд его темных глаз смягчается. – Подожди еще минуту. Подходит Кларк и сует права в мою ладонь. – Мы вернемся позже, хотим побеседовать с мальчиком. Отлично. Я возвращаюсь в палату, а из нее как раз выкатывают Джулиана. Медсестра говорит, что везет его на рентген, и это надолго. Я стою в тихой комнате, тупо смотрю на пустое место, где секунду назад была его кровать. Ноги дрожат, и я вспоминаю, как на первом курсе в августе решил принять участие в марафоне. Как стучало в висках, как тряслось тело, как небо превратилось в тысячу черных точек. Ноги подкашиваются, и я сползаю по стене на пол. Так близко плитка кажется мрачнее, чем полагается больничному полу. Надо кому-нибудь об этом рассказать. Не знаю, сколько я так просидел, прежде чем смог встать и попросить у сестры воспользоваться телефоном. Есть только один номер, который я знаю наизусть. Я и не думал, что после нашего разговора Эмеральд позвонит всем, кого мы знаем. Джулиан был бы в ярости, но я, видя, как мои ближайшие друзья вбегают в вестибюль кто в пижаме, кто в спешно накинутой мятой одежде, неожиданно ощущаю жжение в горле. Встревоженные Эмеральд, Чарли, Элисон, Джесс, Камила и Мэтт полукругом окружают меня, и снова мне приходится объяснять, что произошло. На этот раз я держусь как профессионал и спокойно перечисляю все факты. Похоже, паузу, которую я беру, чтобы перевести дыхание, они воспринимают как сигнал начать плакать. Эмеральд и Элисон разражаются слезами, и боже, даже у Чарли подозрительно блестят глаза, прежде чем он успевает отвернуться. Я растягиваю губы в ободряющей улыбке, заверяю их, мол, все хорошо. Им надо пойти домой и поспать. Друзья ошеломленно на меня смотрят, а потом почти синхронно усаживаются рядом. Жжение в горле усиливается, и я лишь судорожно киваю. Говорю им, что схожу спрошу о Джулиане, и возвращаюсь несколько минут спустя, зная не больше, чем прежде. Все сидят со скорбным видом, словно на поминках. Эмеральд все еще тихо плачет на одной из серых больничных скамеек; ее лицо в красных пятнах. Неподалеку примостился Джесс – что примечательно, без наушников. Он отбивает пальцами по столу какой-то размеренный торжественный ритм. На другой скамье Камила и Мэтт держатся за руки. На обоих красные пижамы в клетку. Интересно, они всегда так делают – в смысле, одинаково одеваются, когда дома? На другой стороне огромной комнаты Чарли нарезает круги, точно рассерженный пес. Элисон бледной тенью следует за ним. Все потрясены. Я хожу от одного человека к другому, точно хозяин на самой депрессивной пижамной вечеринке в мире. Целую Эмеральд в макушку, обнимаю Джесса, сую купленные в автомате сухарики в кулак Чарли, но не уверен, действительно ли им это помогает. В четыре часа утра я в тысячный раз возвращаюсь в палату Джулиана, и доктор говорит мне, что результаты готовы. В целом все нормально. Мозг не пострадал. Органы работают. Но Джулиан истощен, обезвожен, испытывает проблемы с дыханием, и давление по-прежнему слишком низкое. Его определили в госпиталь и перевели в палату, где он и останется, пока не окрепнет. Когда я передаю все это друзьям, мы вроде бы должны все прыгать от радости, но вместо этого устало поникаем, будто сами истощены. Эмеральд берет меня за руку и тянет, словно ждет, что я уйду с остальными. – Я останусь. – Тебе надо поспать. – Я посплю здесь. – Адам… – Она хочет что-то сказать, но просто целует меня и уходит с ребятами. Я смотрю им вслед, пока они не исчезают за автоматическими дверями. * * * В новой палате Джулиана темно, только над кроватью панель ламп дневного света. Он похож на музейный экспонат; каждая царапина или синяк четко видны. Указательный и безымянный пальцы на правой руке в бандаже. На лице кислородная маска, а вокруг так же много аппаратов, как и прежде. От него пахнет антисептиком: наверное, его помыли, прежде чем переодеть в больничную робу. Меня вдруг одолевают мрачные мысли. Наверное, Рассел уже вернулся домой и обнаружил, что Джулиана в чемодане нет. А вдруг дядя попытается его найти? Вдруг явится сюда? Я подскакиваю, когда пухлая медсестра касается моего плеча и говорит, что присмотрит за Джулианом до конца своей смены, до семи часов. – А что у него с пальцами? – шепотом спрашиваю я, хотя он и не думает шевелиться. – Сломаны. – Должно быть, чувства отражаются у меня на лице, потому что она добавляет: – Ему не больно. Доктор дал ему морфий. – Где-то над головой звучит мелодия, словно из какого-нибудь фургончика с мороженым. – Новый ребенок. – Что? – Эту колыбельную включают на всю больницу, когда рождается новый ребенок. – Она улыбается, будто это мило, но мне становится не по себе. Ну то есть все пациенты в госпитале ее слышат, но зачем? Чтобы, умирая, думать о круге жизни и перерождении? |