Онлайн книга «Маг в законе. Том 1»
|
Мелькнувшее видение было настолько правдоподобным, что ты на миг запнулся, прежде чем ответить. — Дуфуней отец назвал. А по фамилии — Друц. — А меня — Петр. Бесфамильный. Ну, будем знакомы? — А по-варнацки-то как? Кличка, в смысле? — обернулся Карпуха, строгая финкой зачерствелый пирог с рыбой. Пусть не мажья кодла, пусть «артель», но все равно — это он правильно. Закон есть закон. — Бритый. Доводилось слышать? — Один хрен… Так и будем звать. Я — Карп… ну, или там Карпуха, ежели засвербит. Вон тот ирод — Силантий. А Петюнечку у нас еще Лупатым дразнят. — Запамятовал, Карп-рыба? за «Лупатого» нос сверну, — равнодушно сообщил Петр. — А за "Петюнечку"? — Успеется. Пока тверезый — зови. А как захмелею… сам знаешь. — Да уж научены! — коротко хохотнул Карпуха и обернулся к тебе. — Ты, Бритый, смекай: прихватил, значит, Петька богомолочку одну, из староверов, на окольной дорожке. Девка ядреная, не шибко-то и противилась, опосля скитских корок; все «Петюнечкой» миляша звала. Так он поначалу зенки пучил, а как сивухи лишку хватил — удавил богомолочку. Мы и охнуть не успели! Даже попользоваться, и то — зась… Карпуха сокрушенно вздохнул. — А што, Силантий, давно мы по бабскому делу скучаем? — Дык это… Силантий пожал плечищами: где ж взять, коли нету?! Голос у здоровяка на сей раз получился сиплый, нутряной, вместо того дурного писка, который ты слышал раньше. Странный человек был Силантий, и голос у него был странный: разный. Впрочем, это не помешало громиле извлечь откуда-то из угла, одну за другой, три запечатанные полбутылки. Подумал — и достал четвертую. — Вдругорядь, Карпуха, разговеемся, — пробасил. — Айда хряпать, нутро зовет. Стол разбойной «артели» заметно уступал поповскому, но и здесь было чем поживиться. Ценил купец своих работничков… разбойничков. — Ну, за нового товарища! Ты кивнул, благодаря, в два глотка выхлебал водку из своей кружки; уцепил шмат копченого сальца. Жизнь? выходит, что жизнь. Не хуже, чем во вшивом Кус-Кренделе! Одна беда: жизнь — до первого серьезного дела, на котором гнуть тебе угол, Валет Пиковый. Аминь. — Ну, рассказывай, Бритый. Чем раньше промышлял, за што на каторгу угодил… — Отчего ж не рассказать? можно. Разве что по второй опрокинем: за фарт наш общий, за девку-удачу, чтоб нос не воротила — и расскажу. — За удачу — это правильно. Разлей, Силантий… Язык развязался сам собой. Слова посыпались из тебя — сначала гурьбой, то и дело спотыкаясь, норовя стать наперекосяк (Друц! ты ли мастер рОманы тискать?!) — но потом ты и сам увлекся. Было уже не важно, что «артельщики» не разумеют мажьей квэньи, которой ты обильно пересыпал повествование, и что им не все можно рассказывать, отчего история выходит рваной, лоскутной… Плевать. Еще по одной? И снова: уносит тебя в ночь угнанный конь, сбитая со следа пустячным финтом, проходит стороной остервенелая погоня… И опять: "Беги! — кричит, умирая под мужицкими кольями, франт Данька-Алый. — Беги, Валет!.. ай, мама…"; он кричит, нет, он уже хрипит, а ты не успеваешь, ты никак не успеваешь, потому что Данька кончается, потому что Закон строг… И вновь: а даже успеешь — что сам-друг сумеешь против двух дюжин озверелых мужиков, сытых, рукастых?! костьми ляжешь за компанию? славное дело, умное… И наконец: чуть не лег-таки, костьми — через неделю, когда последнюю мзду, остаточек заветный, истратил на того купца, что мужикам за смерть Данькину звонкой медью платил. "Мокрый гранд" ты купчине чисто заделал, хоть по-первой фарт размочил; и следы замел так, что легавые ни арапа после доказать не смогли, сколько землю носом ни рыли. А вот уйти подальше, на дно лечь… Кончилась твоя сила, Бритый: ни глаза отвести, ни следы запутать, ни мороком шибануть. Знал: все одно убьют — и убили бы, не подоспей вовремя облавные жандармы. В первый раз ты «Варварам» обрадовался. В первый и последний. На киче, да на этапе, да на лесоповале потом не до радости было. Но выжить — выжил. В остроге уж знали, что ты — "в законе", что — Валет, да еще по третьей ходке, так что о прописке и речь не зашла. Это когда с почином шел, когда молодой был, горячий, дурь в башке играла… Ай, баро, марна звоны! да утрадэна, ох, мирэ пшалэс!.. [12] марна звоны, ветер в поле!.. Отмотал срок на полную, вышел на поселение — а тут судьба поленом по затылку и приложила… — Это тебя, черноголовый, не судьба, — оскалился Карпуха, разливая по кружкам содержимое очередной бутылки. — Это тебя Филат приложил, по купцовой указке! Вот так вас, мажье семя, и берут за хвост — втихаря поленом, когда не чаете! Безо всякого, по-простому… Ладно, и на старуху проруха бывает. Выпьем. С нами — не пропадешь! — А он и сам не пропадет, вижу, — буркнул Петр. — Слышь, Бритый, ты б… поворожи, а? — с плотно набитым ртом промычал Силантий, когда все опустошили кружки и принялись жевать. — Страсть глянуть охота… Вот оно. Началось. — Душа-Силантий, ты из ружья хорошо стреляешь? — прищурился ты. — Ну… — задумался громила. — Белку в глаз. А што? — Покажи, а? Вон и винтарь на стенке… — На охоту пойдем — тады и покажу! Вот сейчас все брошу, побегу тебе белок искать… Да и што там смотреть? — Так ведь и я не в балагане ветошников забавлял. Серьезный финт — его только в деле покажешь. Дошло? — Бритый верно гутарит, — вмешался Карпуха. — Все мы тут не в бирюльки играем. — Вот пойдешь ты, душа-Силантий, к примеру, ко мне в мажью науку — тогда и увидишь, и сам выучишься, — подлил ты масла в огонь. Собственно, а почему бы и нет?! Раз уж гнилая масть идет… — В науку?! — у души-Силантия аж буркалы на лоб вылезли. — Едрен ерш! какой с меня, к лешему, колдун?! — Какой и со всех. Любого обучить можно. Почти что любого, — тут же поправился ты. — Хоть тебя, хоть Петра, хоть Карпуху. Ну?! Клюнут?! Ну хоть бы один!.. Они молчали, переваривая услышанное, а внутри тебя бурлила гремучая смесь надежды, отчаяния и едва сдерживаемого нетерпения. Да что ж они мозгами скрипят, тугодумы?! Впрочем, как раз из таких тугодумов и получаются… — Ты нас, Бритый, в искус не вводи. Душу колдовством загубишь — потом от боженьки на Страшном Суде не отмажишься. Это изрек Петр-Петюнечка, до того вместо разговоров деловито надувавшийся водкой. Изрек угрюмо, глядя на тебя исподлобья. |