Онлайн книга «Путь меча»
|
Здорово! Оказывается, еще могу… детали, мелочи, подробности! Видно, Чэн Прежний все-таки не до конца умер, а просто затаился до поры до времени в Чэне Настоящем, Сегодняшнем. Просто-непросто… Зато Чэна Настоящего почти совсем перестали интересовать подробности внешние, подвластные точному описанию; мелочи, которые можно потрогать. На первый план вышло непосредственно действие, которое можно только прочувствовать; и чувства, которые можно лишь ощутить, не успевая обдумать; и ощущения, личные ощущения при столкновении с этой стремительной и не всегда понятной для рассудка жизнью. И отношения между мной и людьми. И Блистающими. И их отношения между собой. Раньше, глядя на крону дерева бытия, я пытался рассмотреть по очереди каждый листок — как он выглядит. Теперь же я не замечал отдельных листьев, но видел листву — и слышал ее шелест, отдыхал в прохладе ее тени, и листья были для меня единым целым. Не листья, но листва. Так бывает при Беседе. Все мелкое послушно отступает в сторону; все незначительное и потому способное отвлечь, отметается вихрем происходящего; сознание, память о прошлом, оценка настоящего, мечты о будущем — этого больше нет, а есть нечто сокровенное, поднимающееся из глубин подобно Треххвостому дракону Он-на… и этот дракон способен решать не раздумывая, поступать не сомневаясь и дышать ветром сиюминутного полной грудью. Возможно, этот дракон и есть душа. …Я Беседовал с Жизнью — узнав Смерть, я мог себе это позволить. И мог позволить себе перестать быть мелочным. Одного я не мог себе позволить — это перестать умываться. И я пошел умываться. 3 Этим утром Кос, вопреки своей новой привычке, проснулся раньше меня, и, когда я спустился в харчевню, завтрак уже был на столе. Мяса мне с утра не хотелось, но ан-Танья словно предугадал мои желания: сыр, зелень, лепешки и крепкий чай. Как раз то, что надо. Кроме нас с Косом, несмотря на довольно поздний час, никого в харчевне не было — и я принялся жевать. Закончив трапезу, я жестом подозвал длинноносого хозяина. — А скажи-ка мне, любезный, здесь ли еще эта старуха… то есть Матушка Ци? Вопрос был совершенно безобидный, но маленькие глазки нашего караван-сарайщика почему-то тут же забегали — причем в разные стороны. — Нет, почтеннейший, нет, благородный господин, она на рассвете ушла — рано встала, поела, сказала, что расплатится в другой раз, и ушла. Что-то непохож был наш хозяин на человека, с которым можно расплатиться в другой раз. Во всяком случае, без воплей и скандалов. — Не сказала — куда? — А она никогда не говорит. — Так ты, любезный, ее знаешь? — Ну вы спросите, благородный господин! Да эту старую ворожею… то есть Матушку Ци, конечно, каждый караван-сарайщик на Фаррском тракте знает. Раз в полгода непременно объявляется… — Много путешествует, значит, — то ли спросил, то ли просто заметил Кос. — Много? Да, почитай, только этим и занимается! Далее продолжать разговор не имело никакого смысла — хозяин или ничего больше не знал, или не хотел говорить. — Спасибо, — небрежно кивнул я, а Кос сверкнул монетой — и хозяин, поймав мзду на лету, понятливо исчез. — Говорила — еще, мол, свидимся, — пробормотал я, ни к кому не обращаясь. — Ну что ж, может, и свидимся… Вот тогда и получишь, Матушка, свои записи обратно. Потом я повернулся к ан-Танье. — Мы тут немного задержимся. — Зачем? — Да так… выяснить кое-что надо. Пришла пора завязать более тесное знакомство. Кос непонимающе поглядел на меня. Действительно, о каких выяснениях и знакомствах могла идти речь, если в караван-сарае кроме нас и хозяина, похоже, никого не осталось? Впрочем, я-то знал — что надо выяснить и, главное, у КОГО! Я неторопливо поднялся из-за стола — еще бы, после такого завтрака! — и прошел в нашу келью. Все еще недоумевающий Кос последовал за мной. Опустившись на низкую кровать, я аккуратно положил рядом с собой Дзюттэ и Сая Второго, и, глубоко вздохнув, взялся правой рукой за рукоять Единорога. — А ты, Кос, — за миг до того обратился я к усевшемуся было на свою кровать ан-Танье, — бери-ка эсток и поупражняйся. Вон мой доспех на стене развешен — давай коли и представляй, что в доспехе — я. Или не я. И пробуй не останавливаться. Дескать, если я или не я в железе, то ничего страшного ни с кем не случится. Давай, давай, не стесняйся… И — странное дело! — Кос послушно взял Заррахида и шагнул к стене, на которой висел доспех аль-Мутанабби. А я тут же забыл о Косе, доспехе и Заррахиде, окунувшись вместе с Единорогом в разговор Блистающих. На этот раз мои приятели решили сменить тактику, перейдя от кнута к прянику. — Слушай, Вилорогий! — вещал Обломок. — Да ты у нас молодец! Можешь ведь, если захочешь! Так вчера душевно по-Беседовали, что просто… Похвалы Саю явно нравились, а на «Вилорогого» он, видимо, решил не обижаться — и правильно, потому что тогда ему пришлось бы обижаться на Дзю через каждое слово. Как мне в свое время — на Друдла… — Понятное дело, могу! — хвастливо заявил польщенный Сай, и я неслышно расхохотался. — Если б еще Заррахидову Придатку руку левую, как надо, поставить, мы б вас тут по всему двору гоняли, как хотели! И тебя, Обломок, и Рога Единого, и Придатка вашего железнобокого! И посох этот дурацкий, с бубенцами… Я чувствовал, что Дан Гьен с трудом сдерживается, чтоб не смазать пряник похвалы чем-то похуже арахисового масла; да и у Дзюттэ наверняка вертелась на кончике клинка очередная колкость, но, взяв определенный тон, надо было держать его до конца. — Что же вы, все такие… герои? Ну, те, кто Шулму видал? — со скрытой издевкой, которую Сай, похоже, заметил, поинтересовался Единорог. — Шел бы ты в ножны! — огрызнулся Сай. — Герои… Тебя б туда хоть на денек, небось сразу понял бы… Он умолк, не докончив фразы. И тут я не выдержал, а Единорог согласно звякнул, представляя себя в мое распоряжение. — И вы решили сделать героями нас! — не спросил, а твердо отчеканил Я-Единорог. — Спасая нас от Шулмы, вы принесли ее сюда, чтобы и мы поняли… — Да! — чуть ли не взвизгнул Сай. — Кто это? Кто это сказал?! Это ты, Заррахид?! Сай был весьма напуган, и я сообразил, что когда я говорю через Единорога, то у Дан Гьена сильно меняется, так сказать, голос — звучание, интонации, характер и все такое. Неважно, что говорит он посредством совсем иных звуков, чем я — голос-то все равно меняется. Как, наверное, и у меня, когда говорю не я, и даже не Я-Единорог, а Единорог-Я. |