
Онлайн книга «Дайте им умереть»
Последняя мысль странным образом лишает Неистовую Зейри душевного равновесия: она, значит, союзник Творца, а дебил телохранитель — союзник ее, Зейри… Враг моего врага — так, что ли? Приходится встряхнуться и усилием воли прекратить лишние мудрствования. Хайль-баши угрюмо сопит — пламя костра взволнованно колеблется, трепеща языками, — и косится на вынесенные во двор носилки. Там, накрытый легким пледом, мечется в бреду гулям-эмир. Снаружи он начал дышать немного ровнее, но по всему видно, что без вмешательства опытных врачей господин Ташвард долго не протянет. Ничего, пусть мушериф посмотрит, полюбуется. Гуляма-предателя Неистовая Зейри демонстративно не замечает. — Госпожа Коушут, вы опасаетесь двенадцатилетней девочки? — Хайль-баши явно пытается иронизировать, сыграв на струне самолюбия, но это у него плохо получается. Неистовую Зейри на фальшивый дирхем не купишь. — Да, господин Али-бей, опасаюсь. Причем не только и не столько за жизни взрослых, сколько за жизни вверенных мне детей! Поэтому я настоятельно требую, чтобы девочка сдала ножи. Оружие — не игрушка, и вы, как представитель власти, должны это знать не хуже меня! Огромный мушериф колеблется. Он понимает, что женщина права, но у него явно есть и какие-то свои соображения. Интересно, какие? — Полагаю, угроза детям со стороны Сколо… со стороны Ниру Бобовай отсутствует, — неуверенно тянет он, хмуря реденькие бровки. — Я думаю… — Ах, вы думаете. Рада услышать! А отвечаю за детей, между прочим, я! Поэтому думать вы можете что угодно, а на сдаче оружия я настаиваю! — Ишь какая прыткая… — бормочет старуха в инвалидном кресле, но в разговор не вмешивается, и поэтому госпожа Коушут пропускает ее слова мимо украшенных маленькими золотыми сережками ушей. — Итак? Хайль-баши сопит и смотрит в костер. — Я жду! — Ниру… — Фаршедвард Али-бей оборачивается к девочке, и рык хайль-баши становится чуть ли не жалобным, что кажется невозможным для такой туши с замашками потомственного солдафона. — Ты отдашь ножи? Не ей — мне? Маленькая дрянь отрицательно качает головой и делает шаг назад, прислоняясь спиной к раздвоенному кизилу, из развилки стволов которого торчит злополучный меч. Руки девчонки пугливыми котятами исчезают в складках шали и… остаются там. Хайль-баши тяжело вздыхает — удивительное дело, при этом в его вздохе слышится чуть ли не облегчение. — Вот видите, госпожа Коушут! — разводит руками мушериф. — Что значит — «видите»?! Ношение детьми холодного оружия противозаконно! Так что вы обязаны… — Ничего я никому не обязан! — неожиданно рявкает хайль-баши. — И в первую очередь вам! Минутой позже Али-бей все-таки сбавляет тон: — Не учите меня, что законно, а что нет, госпожа Коушут! Вам известны параметры, по которым определяется, является ли тот или иной нож холодным оружием? Длина лезвия, например, наличие упора, кровостока, кишкодера? — Кишкодера? — Я имею в виду зубцы на обушке. Можем, кстати, измерить! Вот у ваших гулямов — оружие. Видно с первого взгляда. А у девчонки… — Тем не менее вы, наверное, не станете отрицать, что это боевые метательные ножи? — тихо шипит Неистовая Зейри. — И что из-за вашей замечательной девчонки… — Из-за вашей, госпожа Коушут! Из-за вашей! Разве не вы приложили столько усилий, дабы затащить ее в мектеб?! Радуйтесь — свершилось! — …уже был тяжело ранен господин Ташвард! Кто следующий? Столь весомый аргумент прозвучал бы гораздо убедительнее, не случись непредвиденного. — Крошка, насколько известно мне, твой господин Ташвард был ранен совсем по другой причине! — насмешливо раздается позади зычный голос. Обернувшись, госпожа Коушут видит спускающихся с крыльца и направляющихся к ним Большого Равиля, его телохранителя и маленького доктора. Ну да, хаким аль-Шинби и его… подруга уже здесь, просто стоят в сторонке, у второго костра, молчат — вот она их сразу и не приметила. Кажется, все в сборе. Кроме пьянствующих в медицинской части одноухого аракчи и надима Исфизара. Ну и шайтан с ними — только этих двух алкоголиков тут и не хватало! — И по какой же, позвольте полюбопытствовать, господин ар-Рави? — Твой гулям-эмир, крошка, собирался по-тихому пристрелить девчонку, а доктор Кадаль по причине слабости мочевого пузыря оказался свидетелем. Кровавые отблески пламени в глазах Равиля делают его похожим на огромного бородатого гуля-людоеда, и госпожа Коушут неожиданно ощущает странное возбуждение, которое в другой ситуации могло бы показаться приятным. Почему-то Зейри кажется, что она присутствует при постановке сюрреалистической пьесы в будущем театре абсурда; темнота кулис придвигается со всех сторон, мерцают светлячки в колосниках над головой, невидимый осветитель ухмыляется, забыв включить выносные прожекторы, и от жизни остаются только имена и слова. С легким привкусом обстоятельств. * * * Равиль (злорадно). А свидетелей, крошка, положено убирать. Слыхала небось: мертвые не потеют?! Только с доктором у твоего молодца промашка вышла — сам на пулю нарвался! Вот и выходит, девчонка тут ни при чем. Лучше скажи прямо, что собираешься девку кончить, только боишься: пока у нее ножи, она раньше тебя и твоих гулямов в клочья посечет, чем вы — ее. Зейри (со всей холодностью, на какую способна). Доказательства? Легко возводить напраслину на человека, который не может ее опровергнуть, поскольку находится без сознания! Что же касается моих намерений, я лишь хочу обезопасить всех здесь присутствующих от ножей этой маленькой убийцы! Старуха (скрипуче). Ты бы лучше от себя нас обезопасила, дочь алмасты… Зейри снова делает вид, что не слышит. Гулям-эмир (стонет на носилках, из последних сил шевеля запекшимися серыми губами). Пить! Маленький доктор. У нас есть вода? Рашид аль-Шинби (незаметно подходя сбоку). Уже нет. Гулям-эмир. Сейф… там… Кажется, господин Ташвард произносит это вполне сознательно, но на большее у него уже не хватает сил. Усмар (переглядываясь с Махмудом). Сейф? В каптерке? Но… он заперт. И шифр кто-то сменил. Маленький доктор (неживым механическим голосом). Не кто-то, а господин Ташвард. Запоминайте: 1-7-А-4-С. Принесите ему воды. Усмар ошарашенно смотрит на доктора, срывается с места и пропадает в темноте. С исчезновением гуляма пьеса неожиданно заканчивается. Начинается прежняя жизнь — совсем не та, за которую искренне благодаришь Творца. |