Онлайн книга «Кровь пьют руками»
|
Сучонку — по шее. А еще лучше — за шею, за «яблочко», и пусть зовет своего сладенького Алика! Знакомая дверь — уже с новым замком и новыми петлями. Зато звонок старый. Теперь встать слева, если что — не попадут. Шаги! Я ждала вопроса, дурацкого «Кто там?», но открыли сразу. Точнее, открыл. Гражданин Залесский — в тапочках, в спортивных штанах, старых, вздутых на коленях, в грязной майке. — Вы?! Можно не отвечать — вопрос риторический. «Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?» Я улыбаюсь, отступаю на шаг. Способ старый — для дурачков. Писатель-алкаш переступает порог… Левая тапочка летит в сторону. Гражданин Залесский покорно сгибается в поклоне, шипя от боли. А как не согнуться, когда его кисть — за спиной, вывернута пальцами к затылку, стоит мне двинуть рукой… — Ни звука! Дернешься — больно будет! Понял? Если понял — кивни! Он медлит, и я слегка додавливаю. Теперь гражданин Залесский не шипит — стонет. Я же предупреждала! — Ну что, сладкий мой, понял? Или руку сломать? Кивок. Вот и хорошо! — Теперь — вниз! Медленно! Он подчиняется без звука — то ли перепуган до смерти, то ли о кентах у подъезда вспомнил. Но и я помню о них. Не помогут тебе кенты, писатель! Руку не отпускаю, хотя бежать ему некуда. Пусть почувствует, ощутит каждую ступеньку. Выход! Уже? Да, уже. — Стой! Налево, в подвал! Подвал я приметила еще в первый свой визит. Дверь сорвана в незапамятные времена, ступеньки сбиты. Наверно, здешние пацаны подружек затаскивают — тискаться. Вот и мы этим делом займемся! Ступеньки кончились. Вокруг темно, и я отпускаю его руку. Отбрасываю гражданина Залесского к стене. — Стоять! Дернешься — стреляю. У меня глушитель — не услышат! Кажется, поверил. Дыхание стало чаще — страшно! А мне каково, ублюдок? — Ну, добрый вечер, Олег Авраамович! — Добрый… добрый вечер… — Отвечать будете тихо и короткими фразами.Ясно? — Ясно! Но Эра Игнатьевна, почему?! Очнулся! Рано очнулся, самое интересное впереди! Я прислушиваюсь — наверху тихо. Из квартиры никто не вышел, кенты колесят на улице. Вот и славно! Спросить о пленке? Нет, ведь есть еще и распечатка, значит, не вслепую работал! — Вопрос первый. Какое вы имеете отношение к Эмме Александровне Шендер? Молчит. Затем изумленное: — К кому? Ударить? Так, чтобы завыл, скорчился, упал прямо на грязный цемент? — К Эмме Шендер. Там, где она живет, ее обычно называют Эми. Иногда — Эмма. Молчит. Может, и вправду не знает? Дал ему гражданин Молитвин (или еще какой-нибудь мерзавец) пленку, дал распечатку. Или не давал, сразу Петрову сунул? Достаю диктофон. Палец скользит, никак не может найти переключатель. «Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!» «Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка! Вот, капрал свидетель…» Выключаю. Молчит. — Слушаю вас, Олег Авраамович! — Это не ваше дело! Слышите! Не ваше! Ого! Откуда только голос прорезался! — Не шумите, Олег Авраамович! Итак, что вы знаете… — Это… Это вас не касается! Бью. В полную силу, до боли в запястье. Пыльный мешок с отрубями грузно опускается к моим ногам. — Можете… Можете забить меня до смерти… Не скажу… Это — не ваше дело! До смерти! С удовольствием! И плевать на Первач-псов вкупе со Святым Георгием! — Это мое дело, Олег Авраамович! Эмма Шендер — моя дочь. Сейчас она живет в США, побережье Южной Каролины, Стрим-Айленд… …Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок… Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад… Я сама нашла это место — самое тихое и далекое, какое только могла предложить Восьмая Программа. Уговорить свекровушку было непросто, ох как непросто! Да и не свекровь она вовсе — Сашина тетка, старая, злая, как ведьма, меня на дух не переносит. Помогла жадность — в глухомани пособия гуще, а дальняя родня в Чикаго обещала присмотреть за девочкой, если старуху кондратий . хватит. Но жива ведьма, здорова даже — видать, климат на этом Стрим-Айленде способствует! — Вы… Вы говорите правду? В его голосе — удивление, и это решает все. Такое не сыграть. Не знал. Работал втемную. Точнее, его работали. — Зачем мне врать, Алик? Эмма живет там уже восемь лет, сейчас ей шестнадцать, у нее есть парень по имени Пол, он тоже из эмигрантов… — Был. Его голос дрогнул. Был? «Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!» «Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка!..» — Извините, Эра Игнатьевна, но я вам не верю. Я оглядываюсь — темно. Ни спичек, ни зажигалки. Черт, дьявол!.. — Поднимемся наверх. Только не вздумайте бежать! На улицу выходить ни к чему, в подъезде горят лампочки. Темновато, но сойдет. — Вот фотография! Смотрите! Я достаю снимок — свежий, только что из. принтера — и лишь тогда понимаю, какую делаю глупость. Он никогда не видел Эмму! Я сама — сама, дура! — показываю ему, как она выглядит… — О Господи! Пашка! Теперь настает время удивляться мне. Какой еще Пашка? Пол? — Хорошо. Я вам верю. Его голос становится тихим и каким-то странным, словно этот мальчишка постарел сразу на много лет. — Эми звонила мне несколько дней назад,. чтобы сообщить о гибели моего отца и… и брата. Паши. Павла Авраамовича Залесского. Они живут… жили на Стрим-Айленде последние годы — переселились из Милуоки по Восьмой Программе. Не врет? Нет, не врет! Ну и родственничек у бедняги Пола! Но даже если так… — Пленка. И распечатка. Откуда? Кто вам их передал? Он качает головой, на губах — грустная усмешка. — Никто. Все это… получено в пределах моей квартиры. Можете считать это научным опытом. Или спиритическим сеансом — как вам больше по душе. Научным опытом? Неужели эти штукари способны?! Но ведь сюда не зря прислали Игоря! Игорь! Его можно спросить! Или нельзя? Во всяком случае, не сейчас. — Вы, Эра Игнатьевна, прочитайте распечатку. Там понятнее, чем на пленке. Теперь он говорит еле слышно, и я начинаю догадываться, что парню тоже нелегко. Тоже?! Отец погиб, брат погиб… В голове эхом сумасшествия отдается: «…будут и там наших внуков рожать — и для кого-то появится дом… дом, из которого…» |