Книга Земля мертвых, страница 76 – Жан-Кристоф Гранже

Но Корсо по натуре не был оптимистом. Когда он снова открывал глаза, солнце приобретало горький оттенок лимона, который используют, чтобы растворить герыч, а остаток его теплой кока-колы начинал походить на растекшуюся смолу индийской конопли. Нельзя терять бдительность, жизнь научила его, что всегда можно неожиданно наступить на говно.

И он был прав: по возвращении его ждал ледяной душ.

61

Эмилия оставалась в Париже весь август – и ее адвокат, разумеется, тоже. И обе нашли чем заняться. Когда Корсо вернулся из отпуска, мэтр Жано вручила ему досье из 134 пунктов в отместку на его хлипкий аргумент «героя дня». Ничто не было забыто: бесчисленные занятия и развлечения Тедди, которые она организовывала и контролировала, преподаватели – школьные, по фортепиано, по дзюдо, – с которыми она регулярно встречалась, справки от врачей, свидетельствующие о медицинском обслуживании, которое она ему обеспечивала, бесчисленные доказательства того, что рядом с матерью мальчик ведет спокойную, обеспеченную и размеренную жизнь. Отцу, «изначально виновному», оставалось только нервно курить в сторонке, у него не было ни единого шанса против этой чемпионки по всем показателям воспитания и материнской любви. Таков был закон живота, причем подтвержденный и ратифицированный фактами.

Адвокат была откровенна: дело «Сквонка» уже позади, новая работа пока не просматривается, а его худосочное досье явно не может тягаться с доской почета Эмилии. Дело будет рассматриваться через полгода, но, по мнению мэтра Жано, все и так «яснее ясного».

Отлично, подумал Корсо, раз уж он всего лишь мерзкий коп, то и действовать будет соответственно.

В понедельник, 5 сентября, он с утра вызвал Барби к себе в кабинет.

– Я кое-что заметил во время расследования, – начал он.

– Что именно?

– Ахтар; ты ознакомилась с его продукцией?

– Я о ней слышала.

– А еще ты откопала мастера сибари.

– И нам это здорово помогло.

– Так я тебя ни в чем и не упрекаю. Просто констатирую, что ты вроде спец по этим делам.

– Общая образованность.

– А мне кажется, что все эти истории с порнухой, садомазо и связыванием тебя заводят.

Барби, которая и так обычно была напряжена, едва не впала в ступор.

– Мне это интересно, вот и все. Собираешься сдать меня полиции нравов?

Корсо притворно кивнул, улыбаясь. Разговор звучал как ироничный отголосок того, чего они друг другу никогда не говорили. Он открыл ящик и достал фотографию – портрет Эмилии в нейтральной обстановке.

– Знаешь ее?

– Где-то видела. Кто это?

– Эмилия, моя бывшая.

На губах Барби мелькнула улыбка.

– Наверняка сталкивались где-нибудь в коридорах.

– Исключено. Она никогда сюда не совалась. Нет, я думаю, ты ее встречала в другом месте.

– Где?

– Во время одной из твоих бурных ночек.

– Что ты пытаешься мне сказать?

Корсо никогда не распространялся о сути своих проблем с Эмилией. Все знали, что он разводится, но он никогда не позволял себе рассказывать о чудовищных особенностях своей болгарки. Пришло время просветить Барби.

– Если тебе это просто «интересно», то ее можно считать полной энциклопедией секса, который сопровождается мучительными страданиями и болью.

Заместительница наклонилась над столом с еще более недоверчивым видом, чем обычно:

– И чего ты от меня хочешь?

– Пока я остаюсь с сыном, она пускается во все тяжкие. Все клубы, где испражняются друг на друга, все вечеринки, где трахаются при помощи полицейских дубинок, – она везде.

– И что?

Корсо подтолкнул к ней портрет Эмилии:

– С сегодняшнего дня ты тоже там будешь. Я тебе сообщу, когда сын будет у меня. Фотографируй, снимай на видео, собирай свидетельские показания. И принеси мне все, что нужно, чтобы засадить ее в тюрьму или в психушку.

– Думаешь, это так просто?

– Было бы просто, я бы к тебе не обращался. Можешь оказать мне эту услугу?

Барби помолчала несколько секунд.

– Подложить такую свинью другой женщине… как-то меня это не греет.

– А для меня это – единственный способ получить опеку над сыном.

– Именно. Вот уж действительно сучья выходка – отобрать у нее сына из-за ее сексуальных пристрастий.

Такого он не ожидал: солидарность и женская, и садомазо в одном флаконе.

– Когда я познакомился с Эмилией, – пояснил он, – она кромсала себе половые губы бритвенным лезвием и загоняла иглы под ногти. А сегодня у нее мой ребенок, и я должен следить за этим. Нельзя допустить, чтобы она исковеркала мальчика своими больными фантазиями.

– Думаю, она владеет ситуацией.

– Не уверен. Она действительно… ненормальная.

– Извращенные вкусы – это одно. А материнский инстинкт – совсем другое.

– Ладно, – вздохнул Корсо, – я в курсе. Но поверь, я говорю о настоящей патологии. И никаких шансов, что все наладится. Я боюсь, что она сделает Тедди заложником своих садомазохистских игр.

Барби не сводила глаз с портрета Эмилии, чьи слегка азиатские черты казались чеканкой по меди и выражали обманчивое спокойствие.

– Она опасна, – настаивал он. – Думаю, в этом плане ты мне можешь доверять.

– Когда у тебя суд?

– Через полгода, но у меня больше нет желания объясняться с судьей. Я хочу договориться с самой Эмилией, приставив нож к горлу, хочу, чтобы она подписала протокол, который будет официально заверен.

Барби одним движением смахнула портрет со стола и сунула его в карман. Хищник, схвативший грызуна за холку.

– Сообщи мне, когда тебе это нужно иметь. Получишь все, что нужно, в срок.

Корсо почувствовал, как где-то у него глубоко внутри развязался тугой узел. Только принуждением и можно чего-то добиться.

62

В середине сентября Корсо вызвал судья Тюреж. Судьи часто обращаются за уточнениями к полицейским, непосредственно работавшим над расследованием, но Тюреж пригласил его в парижскую пивную.

Корсо не любил подобные заведения – большие залы под старину, провонявшие тушеной капустой и гудящие, как крытый рынок. Но это заведение стоило того, чтобы на него глянуть: мозаичная плитка на полу, банкетки, обтянутые молескином, медные поручни, светильники в форме тюльпанов, витражи в стиле Альфонса Мухи. Кабинеты были изолированы друг от друга панелями из дымчатого стекла, что создавало впечатление, будто находишься в купе Восточного экспресса.

Тюреж заказал огромное блюдо морепродуктов, которое разделило их, словно мандала из раковин. Устрицы, морские петушки, атлантические крабы, трубачи, лангустины… Если учесть, что к этому изысканному букету прилагались майонез, соус с луком-шалотом, мисочка для ополаскивания рук, ржаной хлеб, шпильки для извлечения литорин… Корсо чувствовал себя лишним.