Книга Глаза ее куклы, страница 32 – Екатерина Неволина

Я вымыла руки и набрала воды в ванну. На кухне все еще лилась вода, и мне не хотелось подходить ближе, чтобы не услышать еще что-нибудь, не предназначенное для моих ушей. Вырванные из контекста случайные фразы можно трактовать самым чудовищным образом, тем более и в немецком я не спец, наверняка пойму что-то неправильно.

Принявшись мять в руках неподатливый материал, я смотрела на лежащие на столе часы Ника и все же думала о нем. Доверяет ли он мне до конца? Иногда он кажется мне грубым, почти неприятным, но потом я гляжу в его ярко-синие глаза и ощущаю такую всепоглощающую нежность, что не хватает дыхания. От одной мысли, что он может меня оставить, хочется выть. Видя в каких-нибудь фильмах, как унижаются отвергнутые женщины, я смеялась и считала их слабыми. Оказывается, просто-напросто я не любила.

— Все хорошо? — Ник тихо подошел сзади, положил руки на плечи, отчего по всему телу прокатилась горячая волна, и нежно поцеловал в шею. Я ощущала всей кожей его дыхание. Даже не кожей — обнаженными нервами. Чувствовала его запах и удивлялась: как я могу сходить с ума от запаха обычного человеческого тела?

Я медленно повернулась к нему и кивнула.

— Ты такая бледная. И как будто чем-то расстроена, — заметил он, присаживаясь на край моего стола.

— А у тебя все хорошо? — спросила я. — Ты давно не говорил о себе, о своей работе. Все в порядке?

— Да, — он беспечно махнул рукой. — Ничего срочного. Могу пока позволить себе отлынивать, а вопросы решаю дистанционно.

Это правда. Даже в первые дни после свадьбы он то и дело садился за свой ноутбук.

— А почему ты не перевез своих кукол?

— Потому что они у тебя не поместятся! — он засмеялся. — Видел я твои… Как это у вас называется?.. А, антресоли!

— Но я бы освободила место. Да! — Я бросила пластик на стол и вскочила. — Я эгоистка! Совсем не подумала! Давай сейчас же наведем здесь порядок. Выбросим все ненужное!..

— Нет, — Ник засмеялся и легонько надавил мне на плечи, усаживая обратно. — Не спеши. И ты же не думаешь, что мы будем жить в этой маленькой квартире всегда? Вскоре я закончу кое-какие дела, и мы сможем выбрать себе квартиру побольше. Хочешь собственный кабинет?

Я завороженно кивнула. Рабочий кабинет, где можно разместить стеллажи, подставки для кукол, всяческий рабочий материал, — это же прекрасно! Кто от подобного откажется!

— Вот и славно. Тогда так и сделаем. И вообще подумаем, где нам жить: здесь или в Германии. Помнишь: мы скоро туда поедем, ты все увидишь своими глазами, — он взял мои руки в свои, согревая своим теплом.

В его руках я отогревалась и успокаивалась. Он обнял меня, прижал к себе одной рукой, а затем вдруг шагнул в сторону и посмотрел на меня с удивлением.

— Ты зачем залепила мои часы? Не то чтобы они очень дорогие, но…

Я оглянулась. Тот самый кусок пластика, который я так долго мяла в руках, и вправду был прилеплен прямо на лежавшие на столе часы Ника, накрывая их уродливой кляксой.

Когда я успела это сделать и зачем?

— Ты считаешь, что мы проводим мало времени вместе?

Я молча помотала головой.

— Ты мне не доверяешь?

Боже!

Пульс стучал в висках, и я никак не могла нормально думать. Костя уверял меня, что я нормальная. Но с чего он это вообще взял? По доброте душевной? Из равнодушия? Просто произнес успокоительные слова, не слишком волнуясь о том, какова же правда? А я — нормальная? Совершаю странные поступки — даже и не скажешь, что совсем машинальные, а потом о них забываю… Я ненормальная, это факт.

— Извини! — Ник присел передо мной на корточки. — Глупо с этими часами вышло. Я не представлял, что ты так отреагируешь.

Я молчала. Силы иссякли все разом — даже руку не поднять. Вот она лежит на подлокотнике дивана, и я отчетливо вижу синие жилки и очертания тонких косточек. Словно это и не человеческая рука, а птичья лапка. Превратиться бы в птицу и улететь. Все равно куда.

— Извини. Хочешь, я их разобью?

Я не хотела, но он уже поднялся, бросил часы на пол и изо всех сил наступил на них. Послышался отвратительный хруст — как будто раздавили огромного жирного жука. Я вздрогнула от омерзения. Птицы едят жуков. Нет, не хочу быть птицей, хочу стать невидимкой.

— Ты на меня не сердишься?

Его тень лежала на мне, словно бетонная плита, придавливая меня к дивану, даже дышать было тяжело.

Я так устала, что сделала над собой усилие и ответила:

— Нет, просто мне надо побыть одной.

— Хорошо, — Ник осторожно, словно безнадежно больную, поцеловал меня в лоб. — Я пойду прогуляюсь. Только никуда не уходи, хорошо?

Пришлось кивнуть.

И тут же настало облегчение — тень медленно, словно нехотя, сползла с меня, а в легкие снова хлынул живительный кислород. Затем хлопнула дверь.

Я посмотрела на Гретхен и прочитала в ее глазах презрение. Слабая, сумасшедшая хозяйка! Только этого недоставало! Впрочем, о чем я — и разве хозяйка здесь я?

Подтянув к груди коленки, я опустила на них голову, устроившись в позе, которую обычно называют позой эмбриона.

Мир вокруг замер, свернулся в клубок, оплел меня тесным коконом.

Я больше не мучила себя вопросами, на которые все равно не найду ответа — просто дышала. Медленно, очень медленно.

Не знаю, сколько это продолжалось, я пришла в себя от звонка мобильного.

Он звонил и звонил, не переставая, — до гула в ушах, до тошноты, до головной боли.

Дотянувшись до него, я миг помедлила, но все же приняла вызов.

— Все нормально? — спросил Костя.

Похоже, это самый актуальный вопрос.

Я усмехнулась, но ответила:

— Да.

— Что-то еще случилось? — его голос стал напряженным.

— Нет, так, пустяки. Муж разбил часы.

Пашкин друг действовал на меня странно — я, сама не замечая, рассказывала ему то, что вовсе не собиралась.

— Зачем?

— Ну, я их зачем-то испортила. Залепила пластиком, — теперь это не вызывало у меня особых эмоций, они вообще притупились, угасли.

— Ты это сделала?

Хороший вопрос.

— А кто еще? — мои губы снова дрогнули в жалкой усмешке.

— То есть ты не уверена? — напористо уточнил Костя.

— Я теперь ни в чем не уверена.

— Понятно. — Он помолчал. — Я вообще-то за номером того журналиста. Ты нашла визитку?

— Нет.

— Не искала, — припечатал он. — Так давай, найди прямо сейчас.

— Сейчас? — мне и шевелиться-то не хотелось.