Онлайн книга «Княжна Тараканова»
|
— Значит, князь Карл, — радостно начал Голицын, — уже тогда решил отстать от ее преступных планов? — Ну конечно. И потому он вернулся в Венецию из Рагузы, рассорившись с этой женщиной. — Ну а почему вы не поехали обратно в Венецию с князем Карлом? — Да просто принцесса… — Он поправился: — То есть эта женщина предложила мне и Черномскому сопровождать ее в Неаполь и в Рим. А мы с Черномским давно хотели поклониться святому престолу и оттуда уехать в Польшу. И еще одно обстоятельство: она задолжала мне восемьсот дукатов, из которых я, в свою очередь, пятьсот занял для нее в Рагузе. И у Черномского были такие же обстоятельства. И мы поехали с ней… Потому что верили ее обещаниям, что она отдаст нам деньги в Риме. — И вы все это время верили ее россказням о высоком ее происхождении? — Я же говорил: мы сомневались. Я даже обратился к ней самой — умолял сказать правду и обещал следовать за ней куда угодно, кто бы она ни была. Но она только с гневом сказала: «Как вы осмеливаетесь подозревать меня в принятии на себя ложного имени?» — Вы сейчас сказали, что были готовы следовать за ней куда угодно, кто бы она ни была. Что сие значит? Доманский на мгновение задумался. Глаза его сверкнули — и он выпалил: — Да! Да!.. И уговорил друга своего Черномского с ней ехать, ибо влюблен! До безумия! Не деньги — Бог с ними, но страстная привязанность к ней… боязнь за нее заставили меня не покидать ее. Бежать с ней в Италию! — Она давала вам какие-то надежды? — Никаких. Просто без всяких надежд мечтал я о ней. Ложных иллюзий по поводу ее происхождения у меня не было. И часто вслух я сомневался в ее происхождении. Он замолчал. — Но каждый раз она вас уверяла?.. — Да! — вздохнул Доманский. — Как она себя называла? Повторите. И не торопитесь. — Она называла себя Елизаветой, дочерью покойной императрицы, — опять вздохнул поляк и забормотал какой-то насмешливой скороговоркой: — Знаю свою вину. Но именем всех святых хочу объяснить государыне: только любовь привела меня к ней. Я ее люблю и оттого не чувствую вины, ибо если за любовь наказывать людей, кто остался бы без наказания?! В своей жизни я никого не загубил и оттого припадаю к стопам всемилостивейшей государыни, молю о милосердии и снисхождении. Клянусь, что никогда не верил в россказни и верить не буду, и буду стыдиться своей глупости, и беру обязанность на себя вечно молить Бога за здравие и долголетие царствования государыни! «Ох, продувные бестии! Так я и поверил этим заклятым врагам государыни, когда они здравицу в ее честь поют! Так я и поверил сему человеку, который изо всех сил выгораживал себя и Радзивилла и топил ту, которую он-де так любит… Ох, мне бы вас допросить с пристрастием… Ребрышки вам пощупать… Чую, тут ключ… Ан нельзя. Вот такая наша жизнь: „Узнай правду, не узнавая ее“. Ох-хо-хо-хо». В камере перед Голицыным стоял слуга принцессы Ян Рихтер. «И опять выслушивал я всяческие глупости. Этот пересказывал свою биографию…» — Кем я только не был, Ваше сиятельство. Сначала был хирургом. Потом сделался венецианским солдатом, потом был скульптором. Потом играл на виолончели. Потом — на мандолине. А потом решил: всюду жизнь плоха, всюду надо заботиться, добывать деньги на пропитание. И понял: лучше всего быть слугою. Пусть хозяин о тебе заботится! — Можете ли вы сообщить что-нибудь о происхождении вашей хозяйки? — Да откуда, Ваше сиятельство? Я служил, дом охранял. Докторов к ней звал. Хворала часто. А как время свободное — играл на мандолине. Или бумажки складывал. — Какие бумажки? — А я разве знаю? Она мне говорит: «Сложи бумажку в баул да запри». — Эти бумажки? — И Голицын показал Рихтеру письма принцессы, вынутые из баула. — Может, и эти… А может, и не эти… Мое дело какое: что скажет барыня, то и складывал. Я ее вещи и бумажки никому не отдавал без ее приказания. Вот за то и попал сюда. — Как вы называете вашу барыню? — Как все: Ваше императорское высочество. — Вспомните: говорил ли в вашем присутствии кто-нибудь или она сама, откуда она родом? О ее родителях? — Да зачем? Мне только одно говорили: принеси, убери, сходи. А в свободное время я на мандолине играл… В камере перед Голицыным стояла Франциска фон Мештеде. — Да ничего такого я о ней не знаю. Одно знаю: щедрая госпожа. — Говорила ли она в вашем присутствии, кто она? Называла ли она себя дочерью императрицы или еще как? — Все вокруг так говорили… А она? Не помню… Я как-то не задумывалась. Все говорили. Нет, не помню… — Говорила ли она с вами о своих родителях, о своем происхождении? — Да она вообще со мной мало говорила. Я ее одевала и раздевала — вот и весь разговор. Она даже когда в коляску меня с собой сажала, не объясняла, куда едет. И никто у нас в доме не знал заранее, что она делать будет. И даже на исповедь она никогда не ходила. Князь взглянул на часы и сказал Ушакову: — Ну что ж, теперь пошли. И помни: молчать обязан до смерти обо всем, что сейчас увидишь и услышишь. — Так точно, Ваше сиятельство. — Ох-хо-хо-хо, — вздохнул князь и, подняв грузное свое тело, направился в камеру к «известной женщине». В камере принцессы. Ушаков уселся за конторку и приготовился писать. Голицын тяжело сел на стул и внимательно поглядел на принцессу. «Темные волосы, нос с горбинкой. Итальянка? Но по-итальянски, граф докладывал, знает плохо. Кто же она? Но хороша… Только исхудала очень». — Кто дал право так жестоко обращаться со мной, и по какой причине вы держите меня в заключении? «Ишь глазищи-то горят…» — Обстоятельства жизни вашей, сударыня, нам хорошо известны по полученным вашим документам, и в том числе тем, которые вы у себя хранить изволили. Следственно, всякое запирательство с вашей стороны приведет лишь к тому, что будут употреблены — поверьте, мне горько об этом говорить, — даже крайние меры для выяснения самих сокровенных ваших тайн. А посему предлагаю вам оставить пустой гнев и отвечать со всей откровенностью на мои вопросы, полагаясь на безграничную милость Ее императорского величества. Вопросы будут предложены мною на французском языке, но если какой другой язык вам угоден… Голицын остановился и вопросительно посмотрел на принцессу. Она молчала. — Итак, вопросы будут предложены на французском. Вы называли себя всевозможными именами в разных странах Европы. Как вас зовут поистине? — Меня зовут Елизавета. А путешествовать под разными именами, как известно Вашему сиятельству, в обычае людей знатных. |