Онлайн книга «Гроза в Безначалье»
|
— Не позволю, Кала. Ни «почетной воды», ни других почестей. Ты пригласила меня под свой кров, я благодарен тебе и устал. Ополосну руки и удовлетворюсь на этом. Хвала Золотому Яйцу, на Калу не напал столбняк, как на утреннюю апсару. Когда с омовением было покончено. Кала присела у очага и извлекла дощечки-шами для добывания огня, поскольку очаг успел погаснуть. — Позволь сберечь твое время, Кала, — я усмехнулся получившемуся каламбуру. — Конечно, в древесине шами таится наш общий приятель Агни, но тебе придется долго ублажать Всенародного [26] … И я махнул рукой в сторону очага. Разжечь огонь? Детская забава. Сейчас из моего среднего пальца ударит тонкий лучик — игрушечная молния Индры, — и дрова в очаге моментально вспыхнут жарким веселым пламенем… Я так отчетливо представил себе этот костер, что не сразу понял: огонь существует исключительно в моем воображении. Рука слегка дрожала. Я сосредоточился, вызывая легкий зуд в кончиках пальцев. Сейчас, сейчас… Дыхание перехватило, в мозгу ударили мягкие молоточки — и все. Да что же это творится?! Я рассердился не на шутку. Зажмурился, представил себе извергающийся из моей десницы огненный перун — усилия должно было хватить, чтобы испепелить половину Пхалаки! — и тут голова у меня пошла кругом, перед глазами вспыхнул фейерверк… и мир вокруг Индры померк, неудержимо проваливаясь в бездну первозданного хаоса. «Надорвался», — безнадежно мелькнуло вдали, чтобы погаснуть уже навсегда. 5 Пробуждение было странным. И даже не потому, что хор гандхарвов отнюдь не спешил приветствовать очухавшегося Владыку. Лежал я в тепле, с мокрой повязкой на лбу («Уксус, — подсказал резкий запах. — Яблочный…»), и в черепе бурлил Предвечный океан. Продрать глаза удалось с третьей попытки, и почти сразу выяснилось, что в хижине стало заметно темнее. Вечер? Ночь?! Сколько ж это я провалялся?! Пламя в очаге весело потрескивало, разгоняя навалившиеся сумерки, но ответа не давало. Надо понимать, огонь Кала развела обычным способом — с помощью прадедовских, зато надежных (в отличие от перунов Индры!) дощечек-шами. На огне, в закопченном горшке, аппетитно булькало густое варево, распространяя по хижине дразнящий аромат. Ноги Могучего были заботливо укутаны теплой шкурой горного козла-тара, голова Сокрушителя Твердынь покоилась на глиняном изголовье, уксус холодил лоб Стосильного — однако полностью насладиться покоем Громовержцу не удалось. В первую очередь мешало першение в горле, а также зуд в носу. Словно, пока я валялся без сознания, в ноздрю заполз и теперь копошился под переносицей… — а вот и не угадали! Никакой не червяк! Слизняк ко мне в нос забрался, вот кто! И ползал там. Внезапный спазм свел лицевые мышцы и шею — и я оглушительно чихнул, при этом часть «слизняка» чуть ли не со свистом вылетела из носа и шмякнулась на козлиную шкуру. «Насморк! — с изумлением понял я, утираясь тряпицей, вовремя поданной Калой. — Суры и асуры, насморк!» На всякий случай я еще раз попробовал вызвать огонь, хотя заранее предчувствовал поражение. И точно: мигом накатила знакомая дурнота, и я спешно прекратил свои попытки. — Что со мной, Кала? Я едва узнал собственный голос, более всего смахивавший на скрип немазаной телеги. — Не знаю, Владыка, — печально отозвалась Кала-Время. — От болезней тела я постараюсь тебя избавить, а насчет всего остального… — У людей есть поговорка: «Время лечит», — заметил я, садясь на ложе, вернее, на застеленной охапке травы, которая представляла собой ложе. — Что ж, сейчас проверим, насколько она верна. Но есть надежда, что Время еще и кормит, поскольку я голоден, как… На ум пришел Проглот, так явственно, словно я минуту назад сжег дареное перо. — Прямо как Гаруда! И она рассмеялась. А я — следом. Потом мы оба ели похлебку, которая благоухала лучше всех небесных яств, по очереди тыча ложками в горшок и вылавливая из гущи кусочки мяса. Я чувствовал, как слизняк спешит убраться из носа, рассасывается песок в глотке, затихает океан под сводами черепа, а по телу разливается приятная истома — нет, не божественная сила Громовержца, а покой здорового мужчины, постепенно утоляющего голод. К концу ужина стемнело окончательно. Всерьез похолодало (в Обители холода равносильны насморку у Индры), и как-то само собой получилось, что мы с Калой придвинулись друг к другу, я подтащил поближе мохнатую шкуру тара, мы оба завернулись в нее и долго сидели, полуобнявшись и глядя на рдеющие в очаге угли. Огонь медленно засыпал под слоем седого пепла. — Стыдно признаться, Кала, но у меня это впервые… — Что, Владыка? — Брось, какой я сейчас Владыка! Просто я успел забыть, а может, никогда и не помнил: хижина, ночь, угли в очаге, двое сидят под теплой шкурой, и больше в мире никого нет… — Совсем никого? — наивно спросила Кала, то ли подыгрывая мне, то ли всерьез. Впрочем, сейчас это не имело значения. — Совсем никого. Только ты и я, — подтвердил я. — Только ты и я, — с тихой мечтательностью повторила она и прижалась к моему плечу. Ни дать ни взять пара скромных отшельников, чья жизнь спокойно идет к завершению… Мы сидели и молчали, и до меня не сразу дошло, что мы уже, оказывается, не сидим, а лежим, обнявшись, на распахнувшейся шкуре, жизнь идет к завершению гораздо менее спокойно, чем минуту назад, и мои руки позволяют себе лишнее, причем Кала абсолютно не считает их лишними, эти вольности рук Индры… — Как меня он, подруга, любит всю безумную ночь напролет, — прошептал я на ухо женщине, цитируя уж не помню кого, и осекся, потому что дальнейший текст не предназначался для женских ушей. В лучшем случае, для закаленных апсар — эти крошки лишь хихикали в тех местах, где краснел Петлерукий Яма. — Тебя что-то смущает? — лукаво поинтересовалась Кала и еле слышно продолжила цитату. — Только одно: постыдно заниматься любовью, не вступив в законный брак, — как можно наставительней разъяснил я. «Время спишет…» — пришел на ум еще один вариант житейской мудрости. — Так за чем дело стало? — искренне удивилась Кала. — На свете столько брачных обычаев — мы можем выбрать любой, что придется по душе! К примеру, тот, который люди почему-то называют «браком богов»! — Это когда невеста отдается жрецу во время жертвоприношения?! — Возмущению моему не было предела. — Где я тебе жреца в лесу найду, да еще на ночь глядя! Как насчет риши-брака? Там никакие жрецы не требуются! |