Онлайн книга «Один на дороге»
|
Странно: это как-то не согласовывалось с ее взглядами на рыцарство, насколько она уже успела познакомить меня с ними. Я даже немного рассердился. — Вы непоследовательны, Ольга. Этот человек — видимо, близкий вам (она кивнула), бросил вас больной и уехал. И вы, судя по вашим же словам, его прощаете… — Он не мог иначе. — Ну, хорошо, допустим, в тот момент не мог. Но приехать-то, и забрать вас из больницы он мог? Не позволить, чтобы вы оказались одна в чужом городе?.. Или гордость не позволила вам позвать его? Или не осталось денег даже на телеграмму, на телефонный разговор? Она смотрела на меня, словно я был в бессознательном состоянии и бредил. — Опомнитесь, — сказала она, когда я сделал передышку. — Откуда он мог приехать? И куда я могла позвонить ему, если бы даже захотела? Я же сказала вам, что он уехал! — И все же… — начал я, и вдруг запнулся. Со значением слов иногда случаются странные вещи. Два слова, обозначающие сходные явления, явления одного порядка; но в то время, как одно из них обязательно требует пояснений, иначе понять суть сообщаемого невозможно, второе — понятно само по себе и несет кучу определенной информации. Как дела у Барбоскина. Барбоскин ест. Ест? Что ест, почему, когда, как, что это вообще значит — Барбоскин ест? Барбоскин пьет. Тут все понятно, и никому не приходит в голову спросить — что пьет и почему… Барбоскин стоит. Где стоит? На улице, в очереди, дома? Стоит минуту, час? Или, может быть, он вратарь? Барбоскин сидит; и все ясно, можно лишь спросить, за что и сколько дали. И вот для определенной части людей слово «уехал» приобрело такое же исчерпывающее, все объясняющее значение; не «уехал в санаторий», «на дачу», «к родственникам», «в командировку», а просто — уехал. Для определенной части людей. Но я-то к ней не отношусь, и поэтому понял, что она имела в виду, не сразу. — Вот оно что… — Да, — сказала Ольга. — Вот именно. — Значит, — сказал я, собираясь с мыслями, — если бы вы тогда не заболели… — Мы смогли бы проститься так, как нам хотелось. — И вы остались бы? — Конечно. — Почему? — Как — почему? — Ну, почему он, допустим, не взял вас? У него семья? Вы не могли оформить отношения? — Могли. У него только родители. Но я не хотела. И потому, что там тоже не восемнадцатый век. Там тоже двадцатое столетие. Куда же и зачем мне было ехать?.. И… — Но вы, видимо, его любили? — Но если бы вы сейчас полюбили меня, и я заявила бы вам, что уезжаю, вы поехали бы со мной? Если предположить, что у вас не было бы семьи и можно было все оформить? — Семьи у меня и на самом деле нет. Но я, конечно, и думать не стал бы об этом. Как можно уехать из своего дома? Я не понимаю, как он-то мог… — Ну, видимо, он не чувствовал себя дома. А я вот тоже чувствую, как вы… как все. И хотя меня как женщину мой дом не всегда устраивает, все же он — мой… Ну вот, теперь вы поняли, как я здесь оказалась. — Да. Извините, Ольга, за мою назойливость. Она была в какой-то мере вынужденной. Завтра — вернее, сегодня, попозже, я попытаюсь устроить вас в одном месте, где вы, я полагаю, сможете прожить какое-то время… пока не соберетесь домой. — Домой? — Это было произнесено так, словно я сморозил глупость. — Куда же еще? В Ленинград, на Новосибирскую улицу… — Нет, — сказала она. — Туда я не поеду, — Это прозвучало давно обдуманным и категорическим решением. — Час от часу не легче. — По-моему, это понятно. Мы же там были вдвоем с ним. И все это знали. Как же я вдруг окажусь там одна? — Она взглянула на меня как-то беспомощно. — Меня просто затаскают по постелям… — Слушайте! — возмутился я. — Вы что… — Я хотел сказать «проститутка», но вовремя проглотил это слово. — Вы что, идете за каждым, кто захочет и поманит? Не умеете отказать? Постоять за себя? Мой тон ее, кажется, не обидел; и молчала она лишь потому, что подыскивала слова для ответа. — Я не умею быть одна… Может быть, вы не способны понять это. А я вот не понимаю, как можно жить без любви. Не без постели, понимаете, а без любви, без ее воздуха, вне ее мира. Когда она есть — это счастье. Когда нет — ее ищешь. — Методом проб и ошибок, — вставил я. — Как? — Есть такой термин в кибернетике. — Проб и ошибок, да. Мне было искренне жаль ее. Но тут уж я помочь ничем не мог. Ни как субъект любви, ни как объект ее. Не те годы, не те взгляды, не то состояние и настроение. — Куда же вы денетесь? — Не знаю. Поеду куда-нибудь… Поселиться и устроиться на работу можно везде — если это не Москва, вообще не такой город. — А там что — вы станете другой? — Не знаю, что будет там… А что будет дома — знаю. Там мне готовы помочь. Достаточно позвонить, и за мной приедут. И все будет в порядке. Но… я его не люблю. Однако боюсь, что не устою. Не смогу одна… — Но вы говорили, что ждете денег… — Мама вышлет — немного. На дорогу. И потом, у меня есть еще кое-какие тряпки. На вокзале, в камере хранения. Сегодня отвезла туда… Фирменные шмотки. Для начала хватит. — Значит, вы даже не знаете, куда… — Да не все ли равно? Завербуюсь и поеду куда-нибудь — в Норильск, на БАМ… Я представил себе ее на БАМе — не монтировалось. Но — ладно, найдет для себя что-нибудь другое. Бедолага. Я непроизвольно поднял руку и погладил ее по голове. Волосы были легкие, пушистые. Ольга усмехнулась. — Не надо. Давно пора мыть голову… — Она вдруг зевнула, отвернувшись. — Знаете, а не попробовать ли мне поспать? Очень устала… Подобие исповеди, кажется, успокоило ее, как я и ожидал. — Конечно, поспите. Попытайтесь устроиться поудобнее. Почему они не могли поставить здесь диваны вместо кресел? — Да, — пробормотала Ольга. Она перекинула ноги на соседнее, пустое кресло, спиной оперлась о подлокотник, голову положила на мое плечо. — Вам не тяжело? Я легкая… — Мне не тяжело, Оля. — Тогда спокойной ночи, — сказала она и затихла. Заснула или нет — не знаю. Дыхания ее не было слышно. Я сидел, ощущая ее плечом, и вроде бы не спалось, но дремота незаметно окутывала меня — то состояние, когда ты еще и не спишь, но перед глазами уже возникают призрачные картины, которые ты принимаешь за продолжение реальности, потому что фильтр рассудка успел уже безболезненно выключиться. Инженер-майор Авраменок появился передо мной, докуривая папироску, в руке он держал зеркальце. Зеркальце? Что-то было в нем, что-то было… Пронесся быстрый гул: приземлился самолет. Но мне встречать было некого. Наверное, я уже спал. |