Книга Смерть перед Рождеством, страница 64 – Кристоффер Карлссон

На заднем фоне резкий мужской голос прокричал имя Микаэля.

– Ну все, пора закругляться, – быстро проговорил тот. – До связи.

– До связи, – отозвался Кристиан и почувствовал, как тоска кольнула ему горло.

Он навещал друга, когда только мог, и наблюдал, как того ломает заточение. С каждым разом Микаэль становился озлобленнее. Под конец эти визиты стали приносить больше боли, чем облегчения.

Кристиан чувствовал себя отщепенцем, изгоем. Однажды в переходе метро он увидел трех хулиганов, пристававших к девушке. Компания разбежалась при его приближении, Кристиану не пришлось даже вмешиваться. Но спасенная, узнав, с кем имеет дело, обозвала Кристиана «нацистской свиньей» и скрылась.

* * *

– Нам предстоит самая долгая поездка в мировой истории автомобильного движения…

Ирис Бергер – моя ровесница. Прямые темные пряди до плеч закрывают ей щеки. Темно-коричневое пальто добавляет по меньшей мере лет двадцать. Ирис, держа руки в карманах, смотрит на Гофмана. Мы медленно движемся в сторону участка по улицам Кунгсхольмена. В карих глазах Ирис отражаются фасады Хантверкаргатан.

– Я не могу ехать быстрее при такой погоде, – оправдывается Бирк.

И нажимает на тормоз, чтобы не испортить Рождество даме с роллатором ^[56], упорно пересекающей улицу на расстоянии брошенного камня от перехода.

I can see a better time, where all our dreams come tr…

Гофман просовывает голову между мной и Бирком.

– Мы не можем это выключить?

I’ve got a feeling this year’s for me and you, so happy Christmas… ^[57]

– Спасибо.

Гофман складывает руки в замок, переплетая длинные пальцы.

– Что нам пишут в последних сообщениях?

– Почему бы вам не прочитать их вслух, – раздается за спиной голос Ирис.

– Вслух? – переспрашивает Бирк. – Разве это не выглядело бы странно? Кто читает вслух такие вещи?

– Юнатан Асплунд вышел на Эби Хакими в октябре, – начинает она. – Он узнал, что антифашистский фронт, как он выразился, прокололся. То есть их планы насчет Антонссона раскрыты. Ситуация сложилась, что и говорить, щекотливая. Асплунд решил предупредить друга детства о грозящей тому опасности. Смущение Хакими можно понять.

Мы ползем сквозь снег. Ирис протягивает Гофману мобильник, и тот сует его в карман не глядя.

– Я теряю нить. – Он моргает, смотрит на свои чистые, ухоженные ногти. – Это в высшей степени странный пазл. – Вздох. – А я никогда не любил подобные головоломки.

Мы движемся вверх по Бергсгатан. Лицо Ирис в зеркальце заднего вида выглядит растерянным и уставшим. На перекрестке порыв ветра срывает со стены рекламную вывеску, которая падает на асфальт и, подскакивая, несется по улице. У стен домов намело сугробы.

– Они встречались в день демонстрации в Роламбсхофспаркене, – говорит Гофман. – Хакими и Асплунд, я имею в виду.

– Накануне вечером Асплунд написал, что хочет что-то ему передать. Он имел в виду диктофон?

– Именно, – отвечает Ирис.

– Но… какая связь…

– Связь слабая, – соглашается Гофман. – И в этом наша проблема.

– Почему слабая? – удивляется Бирк. – Асплунд дал диктофон Хакими, тот – Сведберг, потом он оказался у нас.

– Все так, – соглашается Гофман. – Но что он в таком случае делал у Асплунда?

– Может, Асплунд и есть убийца? – спрашиваю я.

– Да, не все же они «красные» и мусульмане, – поддерживает меня Бирк. – Что бы там ни утверждало СЭПО.

– Нет, – решительно возражает на это Ирис. – Это не Асплунд.

– Откуда вы знаете? – недоумеваю я.

– У него алиби в обоих случаях.

– Так вы его уже допросили?

Я встречаю в зеркальце заднего вида удивленный взгляд Бирка.

– Почему бы и нет?

Все замолкают. Габриэль вздыхает.

– А кто возглавляет «Шведское сопротивление»? – спрашиваю я.

– На общенациональном уровне – некий Йенс Мальм, – отвечает Ирис. – Крайне неприятный тип. Организация имеет отделения в разных регионах, самое большое в Стокгольме. В нем состоит Юнатан Асплунд. Его ближайший начальник, или как там это у них называется, – некий Кристиан Вестерберг.

– И вы уверены, что это не они?

– Абсолютно, – отвечает Ирис. – Сейчас главная угроза исходит не от правых, а от левых.

– Одного я никак не могу понять, – говорю я. – Откуда Асплунду стало известно о планах «антифашистов» насчет Антонссона?

– Асплунд… – начинает Гофман, осекается и мотает головой.

– Черт, – ругается за спиной Ирис и делает большие глаза.

– Я старею, – виновато улыбается Гофман, встречая мой недоуменный взгляд. – Язык срабатывает быстрее, чем голова.

– Ничего не понимаю…

– Зато я понимаю все, – говорит Бирк. – Он знал об этом, потому что вы ему сообщили. – Он переводит взгляд на Гофмана, в его глазах – холод. – Через Лизу Сведберг. Юнатан Асплунд – ваш человек.

Ирис смотрит так, будто ее только что в чем-то обвинили. Возможно, так оно и есть.

– То есть Асплунда можно исключить из списка подозреваемых, – делаю я вывод.

– Совершенно верно, – подтверждает Гофман и запускает руку в карман за вибрирующим мобильником. – Алло… Да, преступ… да, конечно… Сейчас мы подъедем.

Он откидывается на спинку сиденья. Все ждут. Тишина становится настолько невыносимой, что я снова включаю радио.

– Его зарезали, – говорит Гофман, как будто информирует нас о том, который час. – Около десяти минут назад возле метро «Сентраль».

– Кого? – спрашивает Бирк. – Антонссона?

– Нет.

* * *

И в этот момент у меня в голове всплывает последняя фраза Эби Хакими – невнятная, искаженная иностранным акцентом фраза умирающего, который, помимо прочего, с трудом ворочал языком. Теперь она дешифруется в моем сознании.

Шшовле… «Шведское сопротивление»…

«Кто следующий?» – «Эштер».

То есть «Эш. Дэ», «Шведские демократы».

Так вот кого они… Черт…

– Он жив? – спрашивает Ирис.

– Гофман молчит.

Она положила руки на стол. На безымянном пальце сверкает обручальное кольцо, скромное, но элегантное. Женщина внимательно смотрит на Кристиана.