Книга Когда мы были чужие, страница 25 – Памела Шоневальдт

После обеда смотрительницы позвали всех пассажиров третьего класса в большой зал, где мы столпились плечом к плечу, и где сразу стало нечем дышать. Стюард забрался на стол, а рядом встали переводчики. Повторяя фразу за фразой на разных языках, они рассказали, что ждет нас в Нью-Йорке. Если мы благополучно пройдем врачебный осмотр в порту, муниципальные работники помогут нам купить билет на поезд в другой город. Мы сможем принять горячий душ, нам дадут мыло и полотенца. Это известие было встречено с радостью, потому что от соленой воды кожа уже высохла и шелушилась. Дамы из благотворительного общества накормят нас, затем нам выдадут багаж, и тех, кто намерен ехать дальше, проводят до вокзала.

Так что к вечеру город избавится от большинства ненужных пришельцев, изгнав нас за свои пределы, точно цыган или бродячих собак.

— Город переполнен, — предупредил стюарт, — если вы останетесь, то будете жить хуже, чем здесь, на корабле. Зарплаты маленькие, у многих нет работы. Кто из деревни, тем лучше всего отправиться на запад. Насчет того, чтобы посмотреть на Нью-Йорк с борта «Сервии», так палуба не вместит всех желающих. Выходить наверх все будут по очереди, уже в порту.

Он пожелал нам успеха и быстро ушел в окружении переводчиков.

— Он лжет, — сказала Тереза. — Как это город может быть переполнен?

С ней горячо согласились, но я мысленно поблагодарила стюарта за совет двигаться на запад. В Кливленде сначала пойду в церковь, а потом на главную площадь, решила я. Если там есть еще одна церковь, то и туда зайду. Священники безусловно знают, как знает наш отец Ансельмо, всех своих прихожан. А если они не смогут мне помочь, схожу на рынок в базарный день. Карло наверняка там будет.

Последнюю ночь Тереза, Габриэлла, Джордана с Миленкой и я провели провели около решетки, загораживавшей выход на палубу, чтобы первыми оказаться наверху. Мы поделили остатки моего сыра и спали на походных мешках. Боясь испортить прическу, я прислонилась к стене и сидя прикорнула. Во сне я видела горы Огайо и города, заполненные людьми, цедившими слова сквозь зубы.

Матросы отомкнули решетку еще до рассвета, и мы выбрались на палубу. Стоял такой густой туман, что с трудом можно было разглядеть борт «Сервии». Казалось, корабль плывет в облаках, царапая мачтой низкое небо, точно потолок, под которым кружат крикливые чайки. Со всех сторон раздавались приглушенные гудки и удары корабельных колоколов. Двигатели задрожали и смолкли. Мы остановились, выжидая, пока туман рассеется, и вот наконец показалось тусклое белесое солнце и по палубе прошелся ветерок.

— Смотрите! — закричала Габриэлла. — Высокие дома, как зубы!

Она была права. Острые неровные зубья пронзали небо. Вот и Нью-Йорк — огромная распахнутая волчья пасть.

— Ирма, — произнес низкий знакомый голос. Рядом со мной стоял Густаво, опираясь на самодельный костыль. — Я рад, что нашел вас, — тихо проговорил он. — Вот, возьмите. Это, конечно, не так красиво, как ваша вышивка, но, надеюсь, будет напоминать вам обо мне.

Он вынул из кармана небольшой диск из отполированного китового уса. На нем был вырезан, немного коряво, лунный полумесяц, а под ним — три дельфина, летящие над волнами. И снизу подпись «Густаво из Генуи».

— Я бы и без этого вспоминала вас, — честно сказала я. — Как ваша нога?

— Уже лучше. Матросы, бывает, падают. Не беда.

Он с любопытством оглядел меня, и я отвернулась, чтобы скрыть пораненную щеку.

— Вы уложили волосы, — сказал он. — До чего красиво!

— Это мои друзья из Сербии.

— Я слышал о том, что случилось. — Он смотрел на мою щеку. — Но все совсем не так плохо. — Пассажиры, толпившиеся вокруг, вежливо смотрели в другую сторону, делая вид, что не слушают нас. — Это было храбро с вашей стороны, вступиться за них.

Жаркая волна окатила меня с ног до головы.

— Вы останетесь на «Сервии»? — смущенно спросила я.

— Конечно. Нога заживет, и я снова буду лазать по канатам. Скажите, Ирма, я могу написать вам?

— Как?

— Я пошлю письмо на почтампт Кливленда до востребования. Мы теперь пойдем в Ливерпуль, оттуда я вам и напишу.

— Да, я буду рада.

— Густаво! — позвали его. Он мягко дотронулся до моей руки и скрылся в толпе. Тереза обняла меня за плечи, а Джордана за талию, и так, в обнимку, мы стояли и смотрели, как приближается берег.

— Он, похоже, славный, — шепнула Тереза. — Ты найдешь другого, похожего на него.

Но я не «нашла» Густаво. Я едва успела с ним познакомиться, и тогда моя щека еще была цела. Подарок Густаво я положила в походный мешок, вместе с камешком из Опи.

Нас посадили на баркасы, по пятьдесят человек на каждый, изрядно при этом вымочив. Когда мы ступили на землю, нам показалось, что она тоже качается, вздымаясь и опадая под нашими ногами. Мы спотыкались и едва не падали, а мальчишки в соломенных шляпах смеялись и тыкали в нас пальцем. Из большого кирпичного здания вышли служащие, чтобы разделить нас на две очереди — в одну те, кто поедет дальше, в другую те, кто остается в Нью-Йорке. Вот так меня разлучили с друзьями, с Терезой и Габриэллой, Джорданой и Миленкой. Когда я вывернула шею, чтобы напоследок увидеть их всех, чиновник нетерпеливо постучал по столу.

— Italiana? — хмуро спросил он. Я кивнула, по-прежнему вглядываясь в толпу. — Вы не уделите мне наконец немного внимания, синьорина?

— Да, сударь. Простите.

— Для чего вы прибыли в Америку?

Я рассказала ему про Карло и Федерико.

— Чем вы можете это подтвердить?

Я отдала ему письмо, написанное школьным учителем, и свои документы из Неаполя и из Опи.

— Профессия? Ваш род занятий. Что вы умеете делать?

— Шить. Шить и вышивать. — Я показала ему кусок муслина, где вышила «Ирма» пятью разными шрифтами. Он кивнул и что-то записал на длинном разлинованном листе.

— Сколько у вас с собой денег? — Он что, взятку требует? У меня и так с трудом на билет хватит. — Я спрашиваю, нужно ли вам государственное пособие? Или вы сами можете добраться до Кливленда?

Я кивнула и протянула ему свои лиры, но он не притронулся к ним, а сделал еще одну запись и булавкой прикрепил мне карточку на шаль. После чего отправил меня к врачу, который велел покашлять, глубоко подышать, удостоверился, что у меня нет сыпи, заставил меня поднять гирю над головой и сложить в уме несколько чисел. После этого он сказал что-то по-английски служащему, сидящему поблизости, пришпилил мне к шали еще одну карточку и махнул рукой в сторону душевых.

Там мне сказали раздеться и дали номерок на одежду. Нас поторапливали, не проявляя ни сердечности, ни злости, просто равнодушно и четко командовали, что делать, — точно так отец обращался с овцами. Однако меня заставили расплести мои замечательные косы, чтобы проверить, нет ли вшей. В душевой было полно пара, что хоть как-то примиряло с необходимостью оказаться голой среди толпы незнакомых женщин. Мне показалось, что я увидела Терезу, и я проскользнула среди обнаженных тел, громко зовя ее по имени, но ко мне обернулось чужое, изрытое оспинами лицо, — это была не она.