Книга Когда мы были чужие, страница 42 – Памела Шоневальдт

— Что вы делаете? — взвизгнула она и дернулась так сильно, что разрез превратился в глубокую зияющую прореху. — Боже! Вот, возьмите, — она торопливо извлекла из кошелька монетку. — Оставьте меня в покое немедленно.

Весь мой английский куда-то испарился.

— Я зашью. Исправлю, — уговаривала я, делая успокаивающие жесты. — Я швейная девушка.

— Кто?! — она в ужасе озиралась по сторонам.

Солдат с костылем двинулся в нашу сторону.

Размахивая руками, я показала ей, как вдевают нитку в иголку, шьют, режут ножницами, а сама поскорей открыла сумку, чтобы достать свои образцы.

— Не двигайтесь, леди. Вы повредите прекрасное платье. Я починю его.

Это был детский лепет, но дама по крайней мере перестала дергаться, видимо, испугавшись, что еще немного, и юбка попросту оторвется и упадет в грязь.

— Вы что, здесь ее почините? Сейчас?

— Да-да, только стойте спокойно, прошу вас.

Я осторожно освободила подол и положила его себе на колени, чтобы как следует рассмотреть, в чем там дело.

«Идиотка, — сказал бы Карло. — А если ты не сможешь его зашить?» Но Дзия бы на это ответила: «Ирма, сделай как можно лучше. Или иди делать сардельки».

На лбу у меня выступили капельки пота, потому что дыра оказалась ужасная, да к тому же почти спереди. Если сшить разорванные края, то нарушится узор и всем будет видно, что платье чиненное. Тут нужна заплатка. В Опи мы, конечно, ставили заплатки на одежду, но вовсе не пытались их как-то особенно скрыть. Однако эту надо сделать совершенно незаметной. Я посмотрела, сколько материи ушло в край подола: шесть пальцев. Только богатые дамы могут себе позволить такую роскошь. Можно взять кусок оттуда и пустить на заплатку, а подол аккуратно зашить и ничего не будет видно.

— Но ведь это долго? — нетерпеливо спросила дама.

— Нет, совсем нет.

Придется мне шить лучше и быстрее, чем когда-либо в жизни.

— Да вы присядьте, мадам, — предложил солдат, указывая на скамейку, где он уже расстелил свой потрепанный китель. Дама кивнула, и мы обе подошли к скамейке, неразрывно связанные ее юбкой. Она дала ему монету, и он галантно склонил голову.

— Лейтенант Рафферти, Потомакская армия, к вашим услугам.

Второй солдат скрылся в кустах и вскоре вышел оттуда, волоча здоровенный камень, который он поставил около скамьи.

— А это сиденье для вас, мисс. Он почти сухой.

Я поблагодарила его. Достала нитку с иголкой и приступила к делу. Руки у меня, к счастью, были абсолютно чистые. Вояки топтались возле нас, распространяя удручающий запах дешевого табака и застарелого пота. Дама не выдержала и поморщилась, они отошли чуть в сторонку. От скуки и раздражения она равнодушно задала им пару вопросов — где воевали, как были ранены. Они заговорили про битву при Геттисберге, потом про сражение за Виксберг. Я почти не слушала, целиком сосредоточившись на работе. Дама вздохнула. Я стала шить еще быстрее. Что за дивная, изумительная ткань. Какое блаженство прикасаться к ней, не говоря уж о том, чтобы каждый день шить из нее платья.

— Вы уже заканчиваете?

— Да, почти готово.

Мне осталось сделать два небольших шва, иголка так и порхала, и рисунок сошелся идеально. Видно, сама Дева Мария водила моей рукой.

— Ну и ну! Черт меня подери, да здесь комар носа не подточит! — Рафферти склонился над юбкой, шумно дыша мне в ухо. — Прощенья просим, мэм. Но здесь и правда ничего не заметно!

Дама изучила заплатку и подол.

— Все, этого достаточно, более чем. Вот, девушка, возьмите за труды и спасибо вам.

Она извлекла из кошелька полдоллара и протянула мне жестом, достойным королевы.

Я вскочила на ноги и выпалила:

— Я ищу работу, мадам. Вы бы не могли замолвить за меня словечко своей портнихе?

Рука, протягивающая мне деньги, медленно опустилась.

— Вы хотите, чтобы я искала вам работу? Да вы понимаете, что я и так оказала вам любезность? И пятьдесят центов — щедрое вознаграждение за одну заплатку, не так ли?

— Да, мадам. Но мне очень нужна…

— Возьмите. — Она порылась в кошельке, нашла еще четверть доллара, сунула мне в руку и встала. — Поверьте, это куда больше, чем с меня взяла бы моя портниха.

Дама резко развернулась, скрипнули каблучки начищенных башмаков, и вот она уже быстро удаляется по аллее, оставив меня с двумя монетами в одной руке и иголкой в другой.

— Не будем осуждать милую леди, — хрипло усмехнулся Рафферти. — Не ее горе, что у нас нет работы.

— Девчонок охотно берут на фабрики, — встрял его товарищ. — Вы обходитесь им дешевле, чем парни.

Мощеная дорожка поворачивала влево, сейчас чудесное платье навсегда скроется с моих глаз. Иголка уколола мне палец. Боль — это то, что есть на самом деле. Это не мечты и не сказки. Боль, а еще работа на фабрике, где я окажусь уже завтра. Начну набивать сосиски и колбасы, руки огрубеют, я больше не смогу шить, а тем более вышивать. Влажный туман поднимался вверх над аллеями парка и рассеивался, а вместе с ним — мои последние надежды. Если меня искалечит на фабрике, кто на свете будет знать, что жила такая Ирма Витале, в чьих руках игла, как говорил Аттилио, «способна творить чудеса»?

И вдруг я бросилась по лужам, вдогонку своей мечте. Не замечая, что ноги уже совсем промокли, я бежала и кричала:

— Пожалуйста, мадам, пожалуйста, подождите!

— Я вам заплатила, — бросила она через плечо и ускорила шаг. — Перестаньте меня преследовать!

Обогнав даму, я встала, загораживая ей путь, как делают овчарки у нас в Опи.

— Прошу вас, — я задыхалась. — Пожалуйста, выслушайте меня. Я уже две недели ищу работу. Я умею вышивать прекрасные цветы. Плоить и делать оборки. Вы бы не могли просто поговорить со своей портнихой? Показать ей мои работы?

К нам уже поспешно ковылял Рафферти.

Дама отступила назад, глаза ее расширились от ужаса.

— Вы заодно? Убирайтесь сейчас же, оба! — Она обернулась к Рафферти. — Мой муж член Пенсионного совета. Только шаг еще сделайте и до конца своих дней вы не получите ни пенни от Союза.

— Да у нас и в мыслях нет грабить вас, мэм. Даю вам слово, мы с этой барышней не знакомы. Но развы вы сами не сказали, что она здорово починила вам платье?

— Я ей заплатила. Кроме того, вы слышите, как она говорит — она иностранка.

— Что ж, это не преступление. Мы все здесь поначалу были иностранцами. Я приехал из Ирландии незадолго до того, как мистер Линкольн начал войну. — Он добродушно прищурился, оглядел свою собеседницу с ног до головы и сказал: — Я, конечно, извиняюсь, мэм, но у вас, похоже, тоже есть в роду ирландцы.