Книга Ураган. Книга 2. Бегство из рая, страница 8 – Джеймс Клавелл

– Я верна, я клянусь в этом, я вер…

– Верна? Почему ты не в чадре? – кричал он.

Большинство жителей деревни уже собралось вокруг них, молчаливые и напуганные. С полдюжины вооруженных мужчин стояли, опершись на свои винтовки; двое стояли над Россом, который лежал без сознания лицом в снегу, красном от крови, струйкой сбегавшей по рассеченному лбу.

– Я была… Я пришла в чадре, но я… я сняла ее, пока ела…

– Ты сняла чадру в доме с закрытой дверью, чтобы поесть с чужим мужчиной? Что еще ты сняла с себя?

– Ничего, ничего, – ответила она, еще больше паникуя и плотнее запахиваясь в свою курточку с расстегнутой молнией. – Я только ела, и он не чужой, он старый мой друг… старый друг моего мужа, – торопливо поправилась она, но ее оговорка не прошла незамеченной. – Абдолла-хан мой отец, и вы не имеете никакого пра…

– Старый друг? Если ты невиновна, тебе нечего бояться! Перед лицом Аллаха, ты возлежала с ним? Поклянись!

– Староста, пошлите за моим отцом, пошлите за ним!

Мустафа не тронулся с места. Все вокруг впились в нее взглядом. Беспомощная, Азаде увидела кровь на снегу, ее Джонни застонал, приходя в себя.

– Клянусь Аллахом, я верна своему мужу! – вскричала она.

Крик прокатился над всеми ними, проник в сознание Росса и выдрал его из забвения.

– Отвечай на вопрос, женщина! Да или нет. Во имя Аллаха, ты возлежала с ним? – Мулла возвышался над ней, как больной ворон, жители деревни ждали, все ждали, ждали деревья, ждал ветер – даже Бог. Иншаллах.

Страх оставил ее. На его место пришла ненависть. Глядя в глаза человеку по имени Махмуд, она поднялась на ноги.

– Клянусь Аллахом, я всегда была и остаюсь верной своему мужу! – провозгласила она. – Клянусь Аллахом, да, я любила этого человека, много лет тому назад.

– Блудница! Распутница! Ты открыто признаешь свою вину. Ты будешь наказана в соот…

– Нет! – Крик Росса покрыл слова муллы. Англичанин поднялся на колени, и хотя два моджахеда уперлись винтовками ему в затылок, он не обращал на них внимания. – Ее высочество не виновата. Я… я один виноват, только я, один я!

– Ты понесешь положенное наказание, неверный, можешь не беспокоиться, – сказал Махмуд и повернулся к жителям деревни. – Вы все слышали, как эта блудница призналась в прелюбодеянии, вы все слышали, как этот неверный признался в прелюбодеянии. Для нее есть только одно наказание. Для неверного… Как следует поступить с неверным?

Жители деревни ждали. Мулла был не их муллой, и родом он был не из их деревни, и муллой он был не настоящим, а исламско-марксистским. Он пришел сюда незваным. Никто не знал, почему он здесь появился, люди знали лишь то, что он возник внезапно, как гнев Аллаха, со своими левыми приспешниками – тоже не из их деревни. Не настоящие шииты, а всего лишь безумцы. Разве не говорил имам пятьдесят раз, что все подобные люди были безумцами, которые почитали Аллаха лишь на словах, втайне поклоняясь сатанинскому Марксу-Ленину?

– Итак? Должен ли он разделить ее наказание?

Ему никто не ответил. Мулла и его люди были вооружены.

Азаде чувствовала на себе сверлящие взгляды, но больше не могла ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь. Она просто стояла там, ее колени дрожали, голоса доносились словно издалека, даже крики Росса: «Вы не имеете права судить меня или ее. Вы оскверняете имя Аллаха…» – оборвавшиеся, когда один из иранцев, стоявших над ним, пихнул его ногой в спину, а когда Росс ткнулся лицом в снег, наступил ему сапогом на шею, придавив к земле.

– Оскопить его, и дело с концом, – произнес он.

А другой добавил:

– Нет, это женщина его искушала. Разве я не видел вчера вечером, как она поднимала перед ним свою чадру в хижине? Вы только посмотрите на нее, как она искушает нас всех. Разве правильное наказание для него не сто плетей?

Третий предложил:

– Он касался ее руками, отрубите ему руки.

– Хорошо, – кивнул Махмуд. – Сначала руки, потом кнут. Привяжите его!

Азаде попыталась крикнуть, протестуя против такого зла, но ни один звук не вырвался наружу, кровь гудела у нее в ушах, желудок сжимался, разум затуманился, когда ее Джонни, сопротивляющегося, брыкающегося, рывком подняли на ноги, чтобы привязать к двум стропилам, торчавшим из-под крыши одной из лачуг. Азаде вспомнила, как однажды, когда они с Хакимом были детьми, он, желая похвастаться перед ней, поднял камень и запустил им в кошку, вспомнила, как кошка пронзительно мяукнула, перекувыркнувшись от удара, потом встала на лапы, снова упала, чуть живая, и попыталась отползти в сторону, все время пронзительно мяукая, пока охранник не пристрелил ее, только теперь… теперь Азаде знала, что никто не пристрелит ее. Она с воплем метнулась к Махмуду, выставив вперед скрюченные пальцы с ногтями, но силы покинули ее, и она потеряла сознание.

Махмуд взглянул на нее сверху вниз.

– Отнесите ее к стене, – приказал он своим людям, – потом принесите ее чадру. – Он повернулся к жителям деревни. – Кто у вас тут мясник? Кто работает деревенским мясником? – Ему никто не ответил, и его голос стал жестче. – Староста, кто ваш мясник?

Староста тут же показал на человека в толпе, низкорослого, в грубой одежде.

– Абрим, Абрим наш мясник.

– Ступай и принеси свой самый острый нож, – сказал ему Махмуд. – Остальные пусть собирают камни.

Абрим отправился исполнять приказание.

– На все воля Аллаха, – бормотали друг другу жители деревни.

– Кто-нибудь когда-нибудь видел побивание камнями? – спросил кто-то.

Очень старая женщина ответила:

– Я видела это один раз. Это было в Тебризе, когда я была маленькой девочкой. – Ее голос дрогнул. – Прелюбодейка была женой хозяина лавки на базаре. Ее любовник тоже был базаари, и ему отрубили голову перед мечетью, потом мужчины побили ее камнями. Женщины тоже могли бросать камни, если хотели, но они не бросали, я не видела ни одной, которая сделала бы это. Это заняло много времени, побивание камнями, и меня потом много лет преследовали ее вопли.

– Прелюбодеяние – великое зло и должно быть наказано, кто бы его ни совершил, даже она. Коран говорит, сто плетей мужчине… Мулла устанавливает наказание по закону, не мы, – сказал староста.

– Но он не настоящий мулла, и имам предупреждал против их зла!

– Мулла есть мулла, и закон есть закон, – мрачно произнес Мустафа, в глубине сердца желая, чтобы хан был унижен, а эта женщина, внушавшая предосудительные мысли их детям, была уничтожена. – Собирайте камни.

Махмуд стоял в снегу, не обращая внимания ни на холод, ни на жителей деревни, ни на диверсанта, который стонал, ругался и отчаянно пытался освободиться от пут, ни на женщину, неподвижно лежавшую у стены.

Сегодня утром, до рассвета, когда он пришел на базу, чтобы взять ее под свой контроль, он услышал новость о том, что диверсант, которого все искали, был в деревне, был там вместе с ней. Женщиной из сауны, подумал он, чувствуя, как в нем поднимается злоба, той, которая так бесстыдно показывала себя, высокородным отродьем проклятого хана, который притворяется нашим покровителем, а на самом деле предал нас, предал меня, уже попытавшись убить меня вчера вечером – пулеметная очередь снаружи мечети после последней молитвы, которая убила многих, но не меня. Хан попытался сделать так, чтобы убили меня, меня, который находится под защитой священного слова о том, что ислам вместе с Марксом-Лениным – это единственный способ помочь миру подняться с колен.