Онлайн книга «Михаил Анчаров. Писатель, бард, художник, драматург»
|
Волны вбег бегут от колес На сто тысяч верст Облака да лес, Да с версту подо мной откос…” Быв. слушатели и соученики (“японка”) Цветаева Ира (“турчанка”) Ляховская Ира». Далее в рассматриваемой тетради идет песня, изначально названная автором «Бессонница», которая позже стала им называться «Куранты»: Там в болотах кричат царевны, Старых сказок полет-игра. Перелески там да деревни Переминаются на буграх… Песня помечена «1943 г. Ставрополь (на-Волге)». Опять песня-настроение, песня-переживание, на этот раз она отражает момент мрачно-мечтательного настроения героя. Песню Анчаров неоднократно исполнял впоследствии, но почему-то она не снискала популярности у других исполнителей. Характерно, что название и первая строфа написаны чернилами одного цвета (черного, впоследствии выцветшего), а заканчивается стихотворение другими, темно-синими чернилами. Есть основания полагать, что первая строфа и остальные написаны с заметной разницей во времени. Более популярна песня, по поводу названия которой разночтений никогда не было: «Русалочка». Она написана уже по возвращении ВИИЯКА в Москву (помечено «1944 г. Москва»), и ее текст надо прокомментировать — слишком далеки реалии сегодняшнего дня от обстановки в военной Москве 1944 года. Затруднения в истолковании вызывает начало песни: Мне сказала вчера русалочка: «Я — твоя. Хоть в огонь толкни!» Вздрогнул я. Ну да разве мало чем Можно девушку полонить? Пьяным взглядом повел — и кончено: Колдовство и гипноз лица. Но ведь сердце не заколочено, Но ведь страсть-то — о двух концах. Вдруг увидел, что в сеть не я поймал, А что сетью, без дальних слов, Жизнь нелепую, косолапую За удачею понесло… Смысл этих строк простой и грубый: Анчаров, как мы говорили, был парень видный, форма ему очень шла, и девушки не оставались равнодушными. В данном случае герой песни ясно понимает, что ни о какой любви речи не идет («вдруг увидел, что в сеть не я поймал»), просто та, кого автор называет «русалочкой», пытается влюбить в себя (заловить, захомутать — подчеркните нужное слово) в себя парня наудачу («Жизнь нелепую, косолапую / За удачею понесло»). Это обстановка такая была в военной Москве — когда практически все молодые мужчины на фронте, в сексуальном поведении происходят всякие выверты. Другие авторы-современники по советской пуританской традиции совершенно не упоминают об этой стороне тогдашней жизни. Есть и исключения: замечательный писатель Виктор Конецкий в это время (сразу после войны) был курсантом военно-морского училища и оставил живые картинки человеческих отношений того времени (герой повествования по ходу дела оказывается на гауптвахте и привлекается к общественным работам): «…и добрые женщины — дорожные работницы, с которыми мы таскали шпалы в одной упряжке. Они по русской древней традиции жалели арестованных матросиков и, хотя сами существовали впроголодь, делились то молоком, то хлебом. …И пусть солдат всегда найдет У вас приют в дороге… Кто мог из арестованных матросиков платили по наличному счету в кустах ивняка и среди могил Красненького кладбища. Вероятно, вы понимаете, чего даже больше хлеба хотелось женщинам-работягам в послевоенные времена. Часовые в таких случаях не замечали исчезновения должника с зоны» [64]. Анчаров много лет спустя еще раз возвратится к этой теме в песне «Любовницы» (1963–1964). А песню «Русалочка» он сам не считал удачной. Из интервью 1978 года: «Там есть несколько строчек, которые, как я понял позже, были уже моими, в моей интонации. А были там и ужасные слова…» Возможно, это относится к сохранившимся в тетради с автографами 3-й и 4-й строфам, которые Анчаров никогда не исполнял: Мне знакомы повадки оборотней, Жабьи пасти, кровавый глаз, Клеветы полушепот обморочный И дышащая мгла в углах. Выходи! Ты, ночная нечисть, Темный мир за второй чертой! Я увижу страшок овечий Под небрежностью завитой. К следующему, 1945 году относится «Сорок первый» — одна из самых известных и часто исполняемых песен Анчарова, которую здесь хочется процитировать целиком. По поводу ее названия автор при исполнении песни пояснял: «Такая любовная песня. Называется “Сорок первый”. Но не в том смысле сорок первый, что сорок первый год, а в том смысле, что сорок медведей убивает охотник, а сорок первый убивает охотника. Такая есть сибирская примета». Я сказал одному прохожему С папироской «Казбек» во рту, На вареник лицом похожему И глазами как злая ртуть. Я сказал ему: «На окраине Где-то, в городе, по пути, Сердце девичье ждет хозяина. Как дорогу к нему найти?» Посмотрев на меня презрительно И сквозь зубы цедя слова, Он сказал: «Слушай, парень, не приставай к прохожему, а то недолго и за милиционером сбегать». И ушел он походкой гордою, От величья глаза мутны. Уродись я с такою мордою, Я б надел на нее штаны. Над Москвою закат сутулится, Ночь на звездах скрипит давно. …Жили мы на щербатых улицах, Но весь мир был у наших ног. Не унять нам ночами дрожь никак. И у книг подсмотрев концы, Мы по жизни брели — безбожники, Мушкетеры и сорванцы. В каждом жил с ветерком повенчанный Непоседливый человек. Нас без слез покидали женщины, А забыть не могли вовек. Но в тебе совсем на иной мотив Тишиной фитилек горит. Черти водятся в тихом омуте — Так пословица говорит. Не хочу я ночами тесными Задыхаться и рвать крючок. Не хочу, чтобы ты за песни мне |