Книга Прежде всего любовь, страница 68 – Эмили Гиффин

– Джози. Ты в ботинках.

Она закатывает глаза и говорит, что как раз собиралась разуться. И разулась бы, если бы я дала ей шанс.

– Извини, – на самом деле я ей не верю. – Ты же знаешь, что у меня такая проблема. Ты берешь с собой кучу лишних вещей, а я боюсь микробов.

– Знаю, – она делает несколько шагов назад. – Но тем не менее. Помнишь, как мама велела нам говорить «спасибо» еще до того, как мы вообще успевали что-то сказать?

– Да уж, – усмехаюсь я, – мы еще не получали кусочек кекса, а она уже твердила: «Девочки! Что надо сказааать?»

Джози садится на пол и стягивает ботинки.

– Вот именно. А ты помнишь, как это бесило? Мы, вообще-то, и сами готовы были благодарить. Только вот теперь хорошие манеры ничего особо не дают. Мы просто выглядим как две дуры, – она встает и поднимает брови.

Я киваю, не в первый раз думая, что хотя наше соперничество во многом обусловлено борьбой за внимание матери, связывает нас во многом тоже она (и папа). Я тащу продукты в крошечную кухню Эллен, раскладываю по местам скоропортящееся и мою руки. Джози тоже моет руки, на этот раз без дополнительных понуканий, а потом просит меня показать ей квартиру.

– Ну, это и есть квартира, – я машу в сторону гостиной, – ну, еще спальня.

– Мило, – Джози подходит к окну и смотрит на улицу, – симпатично и уютно. Сколько они за нее платят?

– Она в собственности. И цену я не представляю, конечно, – я ненавижу, когда Джози говорит о деньгах.

– Круто, наверное, иметь такое жилье, – говорит она совсем тихо.

– Да уж получше, чем сидеть без денег, – отвечаю я, хотя обычно говорю, что счастья за деньги не купишь.

– Ну да, это еще мягко сказано, – смеется Джози и берет со стола маленького бронзового Будду, – хорошенький.

Я киваю, но думаю, что Эллен не собиралась делать «хорошенькую» квартирку.

– У нее хороший вкус.

– Да? И как бы ты назвала ее стиль? – она ставит Будду на место и гладит основание лампы, покрытое пробкой.

– Не знаю. Эклектика? Или, может, «так, как не нравится Энди»? – улыбаюсь я.

Она рассеянно кивает и решает изучить книги, которые Эллен держит на кофейном столике. Открывает огромный альбом с фотографиями, читает надпись, сделанную Энди, а потом перелистывает несколько страниц и любуется на стильный черно-белый портрет Ленни Кравитца.

– Неплохой кадр.

Я киваю.

– А тут есть фотографии Эллен? – она листает альбом.

– Вряд ли. А может, и есть, – мне кажется, что Джози одновременно любит и ненавидит Эллен. Примерно как любила и ненавидела Шону в старших классах, восхищалась ею и презирала ее. И ревновала, само собой. – Она иногда снимает знаменитостей.

– Знаю. Она мне говорила, – Джози закатывает глаза, как будто Эллен хвасталась. А это совершенно невозможно. – Она знает, что я приехала на выходные?

– Ага.

– А что ты ей сказала?

– Точно не помню. Что ты приезжаешь на выходные.

– И?

– И что?

– Ты сказала, зачем я приеду?

Я поднимаю бровь и мрачно смотрю на нее:

– Нет. Как ты думаешь, я могла бы ей это сказать?

Она отвечает мне непонимающим взглядом.

– Я сама не знаю.

Она отводит взгляд и устраивается на дальнем конце стильного дивана Эллен.

– Господи, как неудобно…

Сначала я думаю, что она говорит о наших отношениях, но она добавляет:

– Зачем покупать такой жесткий диван?

– Может, он Эллен нравится. Каждому свое.

– Это невозможно. Он ужасен.

Я пожимаю плечами:

– Не думаю, что она здесь часто сидит. Когда она бывает в Нью-Йорке, то только работает и спит.

– Она не возражала, что я тут останусь? – нетерпеливо спрашивает Джози. Как будто ожидает отрицательного ответа.

– Нет. Она не против, – я сажусь на другой конец дивана.

Это правда, но я не рассказываю, что мы с Эллен почти полчаса обдумывали, зачем Джози приезжает, и не смогли выдумать ни одного связанного с Дэниелом вопроса, который потребовал бы срочной личной встречи.

– Сомневаюсь, – бормочет Джози.

Забыв про здравый смысл, я спрашиваю, почему она всегда думает про мою подругу самое худшее.

– И ничего подобного. Она мне нравится. Мне просто кажется, что это она обо мне думает плохо.

– Это не так, – отвечаю я, потому что это правда не так, – она часто тебя защищает…

Джози смотрит на меня, прищуриваясь:

– И от кого бы это?

Я ищу разумный ответ, но потом сдаюсь.

– Потому что ты меня бесишь, – улыбаюсь я, – вот почему.

– Ну, так и ты меня тоже, – она кривит губы на несколько секунд, – но я все равно тебе рада.

– И я рада, – я не понимаю, как можно испытывать такие противоречивые чувства и почему эти чувства меняются так быстро и резко, в течение минуты, – как ты думаешь, сколько времени мы продержимся без ссор?

– Господи. А ты уже хочешь поссориться?

Я говорю, что это глупо и что я ненавижу ссоры.

– И я, – сомнительное утверждение, – иногда совсем страшно бывает.

Я киваю почти с гордостью.

– Помнишь «Чик-фил-а»?

– Конечно, – я смеюсь, сразу припоминая нашу самую, наверное, жуткую ссору.

Ей было шестнадцать, а мне четырнадцать. Каждое утро она подвозила меня в школу на древнем семейном «Вольво», высаживала меня у Пейса и ехала дальше в Ловетт. Мы никогда не могли решить, когда выезжаем, и она постоянно опаздывала (я слышала, что она до сих пор держит рекорд по школьным опозданиям). В то утро Джози несколько раз пообещала мне, что она доставит меня в школу пораньше, потому что я забыла в шкафчике учебник по математике и не успела сделать задание.

Все шло прекрасно, пока она не решила заехать в «Чик-фил-а» на Нортсайд-драйв. Она заявила, что «заскочит на секундочку», купить сэндвич. Увидев огромную очередь, я усомнилась. Я попыталась ее отговорить и даже начала умолять.

– Поздно, – сказала она, когда за нами встала другая машина, закрыв нам выезд, – потерпишь.

– Господи, почему ты такая сука.

– А ты почему такая зубрила? – и она начала передразнивать меня из-за математики.

Мы медленно продвигались вперед в очереди и спорили, пока я не зашла слишком далеко, презрительно сказав, что она и без того употребляет многовато лишних калорий. Я сразу пожалела об этих словах, потому что знала, как напряженно она относится к своему весу. Тогда она очень старалась сбросить пару килограммов перед выпускным. Я не успела извиниться или взять свои слова назад – Джози изо всех сил пихнула меня в левую грудь. Я сразу заревела и подумала, что парням, наверное, так же больно, когда их бьют по яйцам. Конечно, я ударила ее в ответ, и мы подрались прямо в машине, дергали друг друга за волосы и орали. Разумеется, в школу я опоздала, приехала несчастная и растрепанная и еще несколько дней боялась, что удар в грудь впоследствии приведет к раку. Честно говоря, я даже надеялась на что-нибудь ужасное, чтобы доказать родителям, что я лучше всех, а их средний ребенок – эгоистичное чудовище.